разведки. Кажется, этот факт не являлся для англичан большим секретом – так же как и в контрразведке КГБ прекрасно знали, кто есть кто в посольстве Великобритании в Москве, – и они стали очень заботливо отметать все предлагаемые кандидатуры.

Как известно, отказ в оформлении визы не предполагает каких-либо объяснений в причинах такового со стороны диппредставительства, зато после ряда отказов уважаемым людям неуважаемый Олег Антонович получил британскую визу, что называется, влёт, без всяких затруднений. «Обычно на получение визы в английском посольстве уходило дней тридцать, и, когда мне выдали её уже через двадцать два дня, я был раздражён и не на шутку встревожен: англичане, на мой взгляд, проявили излишнюю торопливость, что не могло не беспокоить меня. Оперативность, продемонстрированная англичанами, невольно вызвала подозрение у одного опытного человека, работавшего в отделе кадров Министерства иностранных дел.

– Как странно, что они столь быстро выдали вам визу, – сказал он. – Они должны бы основательно вас проверить, ведь вы так долго проработали за границей»[256].

Вот ведь, мидовский чиновник задумался, а Управление «К», внешняя контрразведка, пропустила. И начальство Гордиевского никак не отреагировало. Но мы ведь уже говорили о том, что обнаружить агента, «крота», если он не допустил никаких ошибок, чрезвычайно трудно. Хотя в данном случае ошибку допустили англичане, чуть было не засветившие агента своей излишней к нему доброжелательностью, однако мало ли по какой причине они могли поторопиться с визой? Объяснений могло быть множество, вплоть до того, что для них Гордиевский являлся «установленным разведчиком», а значит, его можно было изначально держать в поле своего зрения.

В Лондон он отправился в июне 1982 года, в весьма приподнятом настроении и с хорошим багажом накопленной для английских «хозяев» информации. Вот в связи с этим эпизод, рассказанный нам полковником Людмилой Ивановной Нуйкиной:

«Мой муж учился вместе с Гордиевским в МГИМО и в 101-й школе. Мало того что он знал моего мужа – он готовил документ для моего мужа. Мой документ он не знал, а моего мужа – всё знал. И он к нам приезжал домой, и я ещё этого идиота – sorry![257] – угощала кофе с коньяком. Он знал датский язык и давал моему мужу отдельные фразы на датском, потому как если ты представляешь эту страну, то должен сказать хотя бы “здравствуйте” и “до свидания”, а иначе… Как и “Бен” приходил к нам и учил моего мужа матерным словам: “Иначе тебя будут ругать, а ты будешь улыбаться”. Там, конечно, не то что наш Russian[258] [мат], но всё-таки нужно знать…

И вот здесь этот Гордиевский приходил к нам и перед отъездом он немножко рассказывал моему мужу. Поэтому он знал наш московский адрес, телефон – кто же знал, что он такой? И когда он уезжал в Англию заместителем резидента, то он спросил у Дроздова именно о нас, где мы находимся. Но Юрий Иванович, что он будет тебе рассказывать, докладывать? Он сказал: “Не волнуйся, они от тебя недалеко!” И он его сбил с толку, потому что Гордиевский думал, что мы где-то в Европе, раз от него недалеко. А мы в это время были в Юго-Восточной Азии. Совершенно далеко от него! Вот что нас спасло, что тринадцать лет мы проработали. А так бы он раньше нас, наверное, выдал бы»

Действительно, Виталия Алексеевича и его супругу контрразведки различных стран тщательно искали по всей Европе. Потом, когда границы поиска начали расширяться и стало известно, что, вроде бы, «ищейки» вышли на след и приближаются к семейной паре нелегалов, Нуйкины получили приказ Центра срочно возвращаться на Родину. Крайне результативная работа этой пары была свёрнута.

Как это стало известно, что вышли на их след? Да как-то так, в подробности мы не вникали, понятно только, что люди работают. Кстати, это был именно тот вариант, о котором мы говорили ранее, когда не нелегалы обнаруживают опасность, но Центр предупреждает их о наличии таковой.

Старинная присказка «и на старуху бывает проруха» может быть верна и по отношению к «суперагенту», каковым, вне всякого сомнения, считал себя Гордиевский. Олега Антоновича подвела его неоправданная для сотрудника разведки любознательность, продиктованная известными причинами. Юрий Иванович Дроздов пишет: «Он выдал себя, проявив чрезмерный интерес к своим личным друзьям, с которыми когда-то учился, тогда активными нелегалами, которых хотел продать своим хозяевам – ведь 30 сребреников надо отрабатывать… Мы спасли этих и других нелегалов из петли, которую спецслужбы противника пытались затянуть на их шее. Некоторых буквально вырывали из рук противника»[259].

И вот тут мы, в конце концов, возвращаемся к герою нашей книги и спрашиваем: что же с ним произошло? Вернее, почему он был арестован в Южной Африке? Вот что он нам рассказывал:

«– Ответа на этот вопрос никто не знал до 1985 года – хотя меня и обменяли в 1982 году, когда сбежал г-н Гордиевский, наш резидент в Англии. Я с этой сволочью в своё время учился – в МГИМО, мы с ним вместе работали в комитете комсомола. Кстати, он очень такой идейный был – любил выступить…

– Почему вы уверены, что это именно он вас выдал?

– Все сомнения он сам разрешил, в своих книжках. Из всех, кого он знал по институту, он упомянул только меня. Больше никого! Он был на два курса моложе и, кстати, проходил практику в той же Дании – на два года позже меня»[260].

Нет, то, что Козлова выдал Гордиевский, это-то нам известно. Но как? Если он общался с Нуйкиными незадолго до их отъезда, если у него в руках побывали оперативные документы Мартыновых – то тут всё понятно. А с Алексеем Михайловичем он вроде бы после института никак не пересекался. Ну, мог знать, что тот принят на службу в ПГУ, мог, допустим даже, что-то знать про то, что Козлов зачислен в Управление «С» – всё-таки Гордиевский «сидел на документировании», но точно известно, что не он оформлял паспорта для «Дубравина». И что в итоге он мог? Сообщить противнику, «мол, есть такой Ляпкин-Тяпкин» – и всё? Да, вроде бы нелегал. Так ведь даже его «адресная» наводка на Нуйкиных не сработала – со знанием документов и иных подробностей.

Но в данном случае он вывел контрразведку совершенно точно, да ещё и студенческими фотографиями, заботливо сбережёнными в собственном личном архиве, снабдил. В общем, тут всё гораздо серьёзнее, нежели просто по-гоголевски: «есть такой…». И вспоминается старая советская пословица: «Болтун – находка для шпиона».

Да, наше тогдашнее общество страдало шпиономанией, простые советские граждане видели «àгента» буквально в каждом иностранце, и чуть ли не каждый научный работник или инженер, не говоря уже о представителях «творческой интеллигенции», был уверен, что его телефон прослушивается «органами». Но всё же, всё же, всё же… бытовавшая в определённых кругах ироничная присказка «лучше перебдеть, чем недобдеть» имела свой смысл.

Вот и в данном случае: пришла беда, откуда не ждали. Точнее, она пришла оттуда, откуда она никак, категорически не должна была прийти. Но и тут: «проруха на старуху», а главное – это про «находку для шпиона».

Тому в подтверждение – фрагмент из интервью Алексея Михайловича:

«Расскажу я вам такую штуку. Отпуск у меня начинался в январе, и приехал я после Тегерана как раз под Новый год в Копенгаген. Там на встрече с резидентом дал я ему свой железный паспорт, с которым я все время ездил, а от него получил другой.

Резидент поздравляет меня с Новым годом и награждением знаком “Почётного чекиста”. И добавляет: “Поздравляет тебя ещё один общий знакомый, который здесь”. Я спрашиваю: “А кто это такой – общий знакомый?” Он говорит: “Олег Гордиевский”. Я ему: “Откуда Гордиевский знает, что я здесь, ведь я сам о том, что должен быть в Дании, узнал три дня назад. Ты, что ли, ему сказал? Или что, показал ему вот этот мой документ?”

Олег Гордиевский был тогда в Копенгагене его замом. Вот вам, пожалуйста: нельзя нелегалу общаться со своими коллегами из резидентуры. А я потом долго не мог понять, почему меня арестовали»[261].

Думается, что комментарии к вышесказанному не нужны, всё и так предельно понятно. Скажем только, что разведка – мир совершенно особый, и то, что в любой другой организации было бы в порядке вещей и даже считалось бы ненормально, если бы шеф не сказал своему заму о том, что приезжает его друг, однокашник, здесь является серьёзным нарушением служебной дисциплины и установленных правил и может привести к очень тяжёлым последствиям. Впрочем,