Вот я и решил попробовать, вдруг что получится.

Он сунул облепленную чешуей руку под фанеру и вытащил скользкую, вонючую рыбину.

– Только лучше всего ее закапывать весной, под лунки. А теперь приходится подкапываться сбоку, чтобы не повредить корни.

Костылю наш разговор окончательно надоел, он нетерпеливо поднялся и просительно дернул Славку за рукав:

– Славка, слышь, изобрети гранату, а? Такую, чтобы зашибить ей было нельзя, но чтобы было видно, что это граната.

– Да какой же я изобретатель? – как девчонка зарделся Славка. – Я больше цветы люблю.

– Ну, вот защелку-то и ящики придумал, и гранату сможешь.

Славка задумался, потер переносицу, а потом оживился.

– А что, если сделать ее вот так? – и он принялся быстро чертить на земле щепкой.

Мы с Костылем придвинулись к нему. Славка объяснял:

– Вот смотри: делаем из бумаги пакет, насыпаем в него золу, привязываем шпагат и – готово. Граната летит, шпагат натягивается, бумага в воздухе разрывается – вот и весь фокус. Знаешь, сколько полетит пыли!

Костыль крякнул от удовольствия, но тут же нахмурился.

– Не пойдет, где же я наскребу столько шпагату? Ведь на каждую гранату его надо метров по десять, а мне, может, надо сто гранат?

– Чудак, – рассмеялся Славка. – На пакете можно сделать петельку, а на конце шпагата крючок. Только успевай прицепляй, можно с одной шпагатины тысячу штук забросить!

– Верно! – стукнул себя по лбу Вовка-Костыль. – Молодец, Славка, я бы никогда до этого не додумался! Приходи в наш отряд, а?

Славка отрицательно замотал головой, а когда мы уходили, проводил нас до калитки и, стесняясь, шепнул мне:

– Приходи, когда время будет. Может, и вправду у меня что с цветами получится. Интересно ведь, верно?

Весь следующий день мы просидели возле речки в кустах, тайно изготавливая новое оружие. Перед этим Костыль собрал ребят и велел каждому принести бумагу, золу, шпагат – кто сколько сможет.

– Если проболтаешься – вот, – совал он под нос каждому свой тугой, густо покрытый цыпками, кулак.

Мальчишки помалкивали. Только одни из них, кривоногий и ерепенистый Захлебыш, зло сверкнул глазами, затараторил:

– Что ты все кулак да кулак, вон Генка Монахов никогда кулака своим не показывает, а они все равно нас побеждают!

В ту же секунду Вовка подскочил к Захлебышу, ловко дал ему подножку и положил его на лопатки.

– Ну, кто у нас в отряде самый сильный, а? Если еще будешь хлюздить, попробуешь кулака, понял?..

Помятый Захлебыш резво вскочил, отряхнул брюки и, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Раздымился, Костыль, как бумажный фитиль. Отчего ты Костыль: потому что мать кастелянша, да? Или всех костылять любишь?

Вовка снова шагнул к Захлебышу, но тот невозмутимо достал из кармана зоску, расправил ее на ладони и высоко подкинул ногой перед самым Вовкиным носом, напевая:[5]

– Ты еще соску сосал, а я уже в зоску играл.

Вовка на лету поймал зоску и забросил ее в кусты. Захлебыш сунул руку в другой карман, вытащил новую и стал подкидывать ее, демонстративно повернувшись к Вовке спиной.

– Зануда, – сплюнул под ноги Вовка и с безразличным видом направился к кучке ребят.

Все молча принялись за дело. Мы раскроили газету, склеили пакет и насыпали в него золу. Конец пакета завязали суровой ниткой и привязали к нему шпагат.

От немудреной конструкции мальчишки были в восторге.

– Здорово получается, – удивлялись они. – Так и целую бомбу сварганить можно. Ловко же ты ее выдумал!

– Ловко-ловко, – грубовато передразнивал Костыль, косясь в мою сторону. – Может, еще ничего и не получится.

Так оно и случилось. Вовка-Костыль намотал один конец шпагата на руку и размахнулся. Граната полетела, шпагат натянулся, но бумага порвалась в том месте, где была стянута ниткой. Пакет невредимо шлепнулся на землю и лопнул.

– Черт очкастый! – вполголоса выругался Костыль. – Чтоб ему пусто было. Тоже мне, изобрел!

– Подожди, – осадил я его, – ведь тут все правильно. Пакет будет лопаться в середине, надо только иголкой вокруг дырки напротыкать, как на марках. По ним он и будет рваться.

– Дырки, дырки! Без тебя знаю, что дырки, да, сам видишь, иголки нет.

– На, – подначил Захлебыш, вытаскивая иголку из кепки. – Тут и гвоздем можно, не только иголкой. Соображать надо.

Второй пакет лопнул точно посередине, и зола густым облачком посыпалась из него.

Костыль ликовал.

– Ну, теперь мы из Монахова косточки вытрясем, – радостно пообещал он. – Только смотрите, ой, смотрите, не проболтайтесь!

В это время затрещали кусты и послышалось громкое сопение. Мы замерли, а Вовка-Костыль моментально содрал с себя тельняшку и накрыл готовые гранаты.

– Эй, кто там?

– Это я, Кунюша, – раздался жалобный голос, и на полянку с мешком за плечами вывалился потный Кунюша.

– Вот, командир, трофеи принес, – заискивающе сказал он. – Ты, поди, думал, что я запродал твой пулемет? А я синих обжулил: пришел к Генке Монахову и сказал, что драпанул к ним. Генка обрадовался и сделал меня своим пулеметчиком. А когда они отвернулись – я хап ихний пулемет и ходу. Здорово, да?

Мы ждали, что Костыль сейчас задаст ему трепку, но к общему удивлению командир великодушно похлопал Кунюшу по плечу, похвалил:

– Молодец, теперь у нас два пулемета. Завтра Генка Монахов сам приползет к нам на коленях. Ты вот лучше скажи, зачем ты наш пулемет продавал Ваське?

Кунюша озорно сверкнул глазами и искренне удивился.

– Да что ты, командир, это он сам ко мне приставал, продай да продай. Да я лучше свою рогатку задарма отдам, чем чужое взять. Гад буду, ты меня знаешь!

– Вот врун! – чуть не задохнулся я, поднимаясь с земли. Но Вовка-Костыль встал между нами и перехватил мою руку.

– Ладно, бросьте. Сегодня дрыхнуть вполглаза, завтра соберемся пораньше. Запросто выдернем Генке ноги и спички вставим. Видали, сколько у нас оружия?

Поражение

Утро выдалось жаркое, знойное. Воздух был сухой, а в небе ни тучки, ни облачка.

Небо за последние дни заметно изменилось: из голубого оно превратилось в пепельно-серое, словно вылиняло от июньского солнца. В воздухе пахло гарью; где-то в Сибири горели леса. Днем солнце было огненно-рыжим, но утром и вечером казалось малиновым шаром.

Старики предсказывали засуху и поговаривали, что пожары дойдут к до нашей тайги. Мы с тревогой и любопытством ожидали этого часа.

Однако ночью подул теплый восточный ветер и разогнал наплывшую с запада дымку. С утра заголубело небо, обещая погожий день.

Костыль лесом, за огородами, повел нас на место предстоящего сражения. Через полчаса мы вышли на полянку под высоким обрывом. Впереди было шоссе, за ним железнодорожное полотно. Налево – пригорок, за который ныряло шоссе. По нему давно никто не ездил, и оно густо поросло полынью. В трех километрах отсюда несколько лет назад сгорел мост через Зон-Клюку, и теперь в город можно было проехать только через Жипки.

Отряды Вовки Рогузина и Генки Монахова наступали и оборонялись по очереди. Об этом договорились заранее, накануне «сражения».

Место сражения выбирал тот, кто оборонялся. Эту площадку Костыль выбрал вчера, о чем через Захлебыша сообщил Генке.

– Сзади обрывистая гора, им не спрыгнуть, – рассуждал Костыль, устанавливая пулемет. Себе он взял обещанный мне новый, а мне отдал тот, который приволок Кунюша. – Спереди им не подлезть – вон какое место открытое. Два пулемета, девяносто гранат – да Генка сразу полетит отсюда вверх тормашками! Только пятками засверкает!

И вот начался «бой». Из-за пригорка на шоссе с диким криком вдруг выбежало пять пацанов, растягиваясь в цепь. Мы с Вовкой стали неистово крутить трещотки пулеметов. «Враг» залег и стал осторожно подползать, прячась в полыни.

– Эй ты, мамсик, ты убит наповал! – возмущенно закричал кому-то Костыль. – А ты ранен.

– И ничего я не ранен, – возразил откуда-то из полыни мальчишка. – Ты меня даже не видел, ты и сейчас не знаешь где я.

И снова вся цепь, включая убитых и раненых, упрямо поползла вперед. Когда они подползли совсем близко, Костыль скомандовал бросать гранаты, которыми мы запаслись вдоволь.

– Что, съели! – ликуя