— Только бы не опозорила и нас, и весь монарший род своим испугом, — вздохнула растревоженно хозяйка.

Принц на другой стороне гостиной уже был окружен только мужчинами — дамы быстро обнаружили, что он утончен лишь когда того хочет, а льстить ладийкам, очевидно, интересным не нашел. Им скоро надоело поощрять его презрение, и леди сбились в маленькие стайки поодаль. Три десятка гостей так уплотнились, что «белая зала» усадьбы с ее золоченой лепниной казалась величавой и пустой.

Селим сегодня развлекался безо всякого стыда: от иноземца ждали эксцентричности, и он перчил ей щедро и с размахом. Принц досказал что-то хозяину — по виду последнего, вежливо-колкое — и обернулся к растворенной двери. Доселе прибывавшие удостаивались от него заметок вроде «Очарующая вышивка! Словно пол в кабинете владыки!»

Теперь советник Верде несколько вспотел, ожидая атаки на новую гостью — как бы не случилось в его вотчине международного скандала!

Реакции тассирца не сумели угадать ни сплетницы, ни мнящие себя прозорливцами государственные мужи. Селим восхищенно вдохнул, будто на его глазах совершилось чудо, и устремился навстречу, взметая края своих красных одежд. Он замер перед внучкой императора, муслиновые драпировки с медленной покорностью осели, зато узором повилось приветствие и упоение «великой честью».

Леди Арис улыбнулась и протянула руку принцу в полуформальной легкости, допустимой только между равными. Под изумлением гостей принц не вздернул черных бровей, а охотно склонился к изящной кисти, внезапно выказав познание всех тонкостей ладийских политесов. Ни одна из дам на вечере не смела вести себя с принцем подобным образом — страшно и думать, что бы южанин на это сказал.

— Однако, царская кровь — не водица, — отмерла хозяйка. — Ее высочество не так проста. Не от зависти ли на нее клевещут?

Алессан, ведший Арис под локоть, тоже посмотрел на нее по-новому. Он еще опасался за ее манеры в трудном обществе! Да большей выдержки перед послом не проявила бы и Лея.

Взгляд Селима проскользил по спутнику любимой жертвы — его наличие, притом не жениха, а очевидно из высоких, принца неприятно осадило: «царевне» следует считать их всех заносчивыми снобами, а не доверчиво висеть на согнутом локте!

Принц был бы удивлен узнать, что Арис полагает Лиса весьма «заносчивым», и даже порядочным «снобом», но это не мешает ей «доверчиво висеть».

— Кузен Алвини убедил меня, что был уже представлен в день речной прогулки, — улыбнулась она, желая познакомить принца с братом.

— О леди Арис! Вы прекрасная сегодня.

Селим предпочитал налаживать мосты, а не припоминать блондина. Он проскользнул по вроде бы знакомому лицу без интереса, взял на заметку родство хлыща с главою Земского приказа, и уже готовил Арис новый комплимент, когда вдруг утвердил свой взгляд на вороте ее кузена. Сдержанный черный камзол украшался рубиновой брошью.

Кудесник-ювелир придал ей вид изящного тюльпана, а камни заставил пылать изнутри. Красные блики ложились на россыпь алмазов по краю, изумруды зеленым листом прилегали с одной стороны и устремлялись выше самого цветка. Селим не оценил бы брошь — его ли удивить! — если бы не ведал в точности, из чьей шкатулки она вынута десятки лет назад.

Это «соргуч» — украшение на головной убор тассирской знати. Каждому из сыновей, достигших возраста ношения тюрбана, султан крепил такой фамильный знак — и форма тюльпана была привилегией рода владыки. Этот, без перьев, зато с длинным стрельчатым листом, еще сияет на давнем портрете самого старшего из братьев принца.

Наследник империи с гордостью носил подаренный соргуч почти везде, не исключая и полей сражений. В шестнадцать, в битвах против Ладии, султанский сын уже командовал полком. Дела Тассира шли уверенно, и накануне при Парье был схвачен Флавий. Ладийцы озверели от обиды — в попытке выкрасть пленника решились на ночную вылазку одной магической пятеркой. Маневр поначалу удался, в шатер проникли и облазили, но ни южного принца, ни ладийского царевича в лагере тогда уже нельзя было найти — ценную добычу отправили к владыке самым скорым ходом, с легкою охраной без вещей и под контролем лично триумфатора. Лазутчики были разочарованы и злы, кроме небольшого саботажа не успели ничего и предпринять до появления тассирских магов. Однако, и само хозяйничанье нечистых рук в шатре наследника стыдом покрыло армию Тассира. До сей поры от унижения сводило зубы: реликвии султанского двора утекли к пятерым желторотым ладийцам.

Среди тех пятерых был Диего Алвини.

Кузена он вернуть не смог, казнился без толку, готов был лично рвать позорный мирный договор, но к дипломатии юнца не подпустили. Как и вся армия, он вернулся домой с незримым и жгучим клеймом проигравшего, однако, трофеи той ночи остались при нем — о них и в списке репараций предпочли не поминать.

На совершеннолетие своего сына Диего иронично передал тому соргуч.

Алессан, конечно, не отказал себе в цинизме блеснуть семейной брошью перед принцем. Щелчок удался даже лучше задуманного — по случаю «культурного обмена» Селим соизволил накрутить себе тюрбан, и в центре его, на скрещении полотен, сияла огненно-рубиновая брошь весьма похожей формы.

Принц едва не обронил свою маску, в последнем усилии держа любезную улыбку. О, как запела о мести горячая кровь! Но дух, закаленный при южном дворе, угомонил ее до времени. Пока здесь Арис, заглотившая крючок, он будет самым нежным ее другом среди змеиного клубка ладийской знати.

— Господин Алвини — поклонник искусства Тассира? — проворковал Селим, когда внимание к соргучу стало невозможно скрыть.

Алессан поклонился со всей учтивостью:

— Мы охотно берем у соседей лучшее.

Советник Верде позади поморщился как от прокисшего вина, но втайне оказался мстительно доволен — ему, хозяину, нельзя парировать сарказм Селима, а дерзкому Алвини спустят многое за юные лета.

— Мы — тоже, — загадочно улыбнулся принц, и в самом деле будто не обиженный намеком.

Блондин поймет его ответ потом, когда царевна будет на пути к Тассиру, а сегодня бодаться с хлыщом — лишь понапрасну распылять атаку. Не мешало бы только его отодвинуть на время, но и здесь волноваться не стоит: Арис будет искать разговора, а значит, кузена сама отошлет.

До той поры Селим преобразился, став гладким точно шелковый ковер. Рассказы о Тассире, прежде провокационно-жестокие, сменились наивными сказками — он совсем не желал пугать ту, кого звал неизменно «царевной». Дамы осторожно приближались, и принц на удивление их начал замечать без яда. Свидетели гадали, чем ее высочество так приструнила этот южный пламень, тем паче, что амурный интерес едва ли можно было уличить —