классиком не случилось, но, привыкший отыскивать во всём суеверные знаки, он узрел в этом «указание свыше», тревожный знак.

Начавшееся путешествие и вправду не заладилось, в Штутгарте Гоголь не прижился, опять предавшись любимому делу своему – разъездам. В феврале в Дармштадт должен был приехать наследник престола и некоторые русские аристократы. Вот и Николай Васильевич направился в Дармштадт. Здесь Гоголь отыскал наконец Жуковского, и оба наших поэта решили съехаться теперь в одном месте и писать, то есть соревноваться, в полную силу. Василий Андреевич приглашает Николая Васильевича к себе во Франкфурт, Гоголь с радостью соглашается, рассчитывая прожить в загородном доме Жуковского, всё лето и всю осень, занимаясь наконец рукописью.

Однако ни одному, ни другому из наших поэтов не судьба была усидеть на месте. Жуковскому обстоятельства не давали возможности задержаться дома: то он едет в Дюссельдорф, принимая там наследника, то в Берлин для встречи с императрицей. Ну а Гоголь скучал и томился во Франкфурте, дела с поэмой не ладились, ведь вместо её новых глав он писал одно за другим письма Нозиньке, то есть Анне Михайловне Виельгорской.

В письме к ней от 12 апреля 1844 г. он мечтательно размышляет: «Ваше поприще будет даже гораздо больше, чем всех ваших сестриц. Потому что если вы обсмотритесь только хорошенько вокруг себя, то увидите, что и теперь может начаться поле подвигов ваших. Вам дано недаром имя благодать (Гоголь имеет в виду древнее значение имени Анна. – Примеч. М.А.). Вы будете точно Божья благодать для всего вашего семейства и всех вас окружающих» [302].

А.М. Виельгорская. Неизвестный художник

Молодая графиня отвечала: «Ваше совсем неожиданное письмо меня очень обрадовало, но ещё более удивило. Я прочла его раз шесть и каждый раз с новым удивлением. До сих пор я не понимаю хорошо, что вы мне пишете, по крайней мере не понимаю настоящего значения ваших слов». Но не мог же Гоголь «совершенно ошибиться на мой счет», – размышляет заинтригованная девушка. И заключает: «Мы об этом поговорим ещё в Бадене» [303].

И Гоголь собирается в путь по указанному направлению. Перед выездом Гоголь с радостью, какой-то, пожалуй, бурной радостью получает от Луизы Карловны весть о рождении её внука. Николай Васильевич в такт светлому настроению духа графини усматривает в свершившемся событии знак Божий. Гоголь не только спешит оказать участие графине, но торопится сообщить новость всем общим друзьям [304].

Ах, Гоголь снова в Бадене, опять в Бадене! Здесь он, однако, не находит желаемого, томится, ожидая Виельгорских, и, по мнению одних биографов, имеет краткую встречу с ними, по мнению других, уезжает, не дождавшись, захваченный эмоциями воспоминаний.

Владимир Шенрок замечает на этот счёт: «В Бадене Гоголю всё напоминало недавнюю жизнь вместе со Смирновой, и ему до такой степени недостает присутствия последней, что он почти тотчас оставляет этот город, как то же самое было уже и в предшествующем году, когда он жаловался Александре Осиповне в таких выражениях: «Каша без масла гораздо вкуснее, нежели Баден без вас. Кашу без масла всё-таки можно как-нибудь есть, хоть на голодные зубы; но Баден без вас просто не идёт в горло». Он же шлёт Жуковскому обещание заехать к нему по дороге в Остенеде, где намеревался дожидаться Виельгорских, чтобы пользоваться с ними морскими ваннами. Здесь наконец-то состоялось свидание с Виельгорскими» [305].

* * *

Любопытной деталью может прозвучать тот факт, что летом 1844 г. в Германии объявилась Маша Балабина, которая была теперь безумно влюблена, получив счастливую взаимность. Это случилось в России, в Петербурге, вернее, недалече от него, где Балабина повстречала молодого человека – Александра Вагнера. Чувства между ними вспыхнули почти мгновенно, но был один досадный пунктик – юноша являлся всего лишь полковым доктором, то есть от папеньки своей избранницы, от генерал-лейтенанта Балабина, далеко отстоял по положению в свете и статусу. К тому же Вагнер являлся ещё и протестантом по вероисповеданию. Да, возникло сразу несколько препятствий для брака, но Маша была настолько влюблена, что родители не решились препятствовать её выбору и, для того чтобы «поправить дела» с вопросом невысокого положения жениха, стали хлопотать для него о более престижном месте службы. Используя свои связи, они, конечно же, нашли таковое – в Департаменте железных дорог.

На новом месте службы Вагнеру предстояло войти в курс дел, набраться профессиональных знаний, для этого его направили на целый год в командировку в Европу. Но свадьбу решено было не откладывать, она должна была состояться в Германии, и, по удивительной иронии судьбы, в том самом месте, где находился в данный период Николай Васильевич Гоголь.

Тут есть один занятный момент. Дело в том, что Гоголь, написавший как-то раз очередное письмо своей бывшей ученице Машеньке, выпытывал у неё о сердечных делах, понимая, что молодая, чувствительная и чрезвычайно привлекательная барышня вряд ли долго засидится в невестах. В ответном письме Машенька, однако, отшучивалась, не говорила ничего конкретного. И лишь когда дело с будущей свадьбой уже было решённым, написала Гоголю об этом, не в силах уже скрывать своих чувств и признавшись, что испытывает невероятное счастье.

Трудно сказать, что происходило в душе Гоголя, была ли для него привязанность к Маше чем-то более значимым, чем любовь к ученице, оставалось ли в его сердце что-то серьёзное к Маше (во всяком случае, в данные времена), но, судя по их переписке и некоторым косвенным данным, Гоголь был рад устройству судьбы своей бывшей ученицы и даже помогал ей и её избраннику в улаживании проблемы с венчанием.

Для Вагнера, который принадлежал к одной из протестантских конфессий, необходимо было уладить вопрос женитьбы на православной прихожанке (это, в принципе, было допустимо, но требовало хлопот). И когда в конце июня 1844 г. состоялась встреча Гоголя с Балабиной в курортном местечке Шлангенбад (близ Висбадена), где остановились Балабины, Маша попросила Николая Васильевича помочь.

Гоголь, несмотря на все свои недостатки, был бесконечно благородным и добрым человеком, и вот он взялся отыскать во Франкфурте некоего «англицкого пастора» и просить о проведении необходимых формальностей и процедур.

Николай Васильевич решил оказать молодым и практическую помощь – подыскать подходящее место для жилья; с этой целью он и заехал в Мангейм, найдя его удобным во всех отношениях: «дома здесь устроены очень хорошо, с комфортами, с печами и в англицком вкусе»; и «дешевле жить»; и есть «пункт железных дорог, которыми он в связи с Гейдельбергом, Баденом, Карлсруэ и Страсбургом, что весьма важно для Вагнера, который именно и послан для наблюдения за железными дорогами» [306].

Дав напутствие молодой чете Вагнеров, Гоголь в конце июня (или в самом начале июля) всё-таки уезжает в Остенде, желая перемены мест и «всех обстоятельств», жалуется на тоску,