в элитарной семье, а в дворянском гнезде, где всё дышало музыкой. Ещё в 1804 г., когда вся семья жила в Риге, Виельгорский принимал участие в домашних квартетных вечерах: партию первой скрипки исполнял отец, альта – Михаил Юрьевич, а партию виолончели – его брат Матвей, выдающийся музыкант-исполнитель.

Юный Михаил Виельгорский получил разностороннее музыкальное образование, теорию музыки и гармонию он изучал у В. Мартин-и-Солера, композицию у Вильгельма Трауберта. Не ограничиваясь полученными знаниями, он продолжил занятия композицией в Париже у Л. Керубини – известного композитора и теоретика.

При русском императорском дворе Михаилу Юрьевичу была обеспечена карьера едва ли не с рождения, уже в январе 1804 г. Виельгорский был пожалован в камер-юнкеры; тогда же он поступил на службу в Государственную коллегию иностранных дел, где состоял до апреля 1812 г., когда причислился к Министерству народного просвещения. Спустя шесть лет он перешёл в Министерство внутренних дел, но в 1826-м вновь определился в Министерство народного просвещения, в 1827 г. временно замещал должность попечителя Харьковского учебного округа, состоял членом Главного правления училищ, находящихся в Санкт-Петербурге, и членом Комитета Главной театральной дирекции.

Государственные дела, однако, не слишком отягощали молодого графа, и свои занятия музыкой он не бросал никогда. При дворе Александра I, а потом и при дворе его младшего брата Николая I Михаил Юрьевич на пару со своим братом Матвеем Юрьевичем давали замечательные концерты, играя на виолончели и скрипке. Царственные слушатели были в восторге.

Михаил Юрьевич был нрава самого лёгкого, подчас легкомысленного. Граф В.Л. Соллогуб рассказывает в своих воспоминаниях следующее: «Однажды пригласив к себе на огромный обед весь находившийся в то время в Петербурге дипломатический корпус, он совершенно позабыл об этом и отправился обедать в клуб; возвратясь, по обыкновению, очень поздно домой, он узнал о своей оплошности и на другой день отправился, разумеется, извиняться перед своими озадаченными гостями, которые накануне в звездах и лентах явились в назначенный час и никого не застали дома. Все знали его рассеянность, все любили его и потому со смехом ему простили; один баварский посланник не мог переварить неумышленной обиды и с тех пор к Виельгорскому ни ногой» [301].

Милые причуды графа Михаила Виельгорского ничуть не мешали его придворной популярности, ему благоволила императрица Мария Фёдоровна, которая в то же время была чрезвычайно расположена к младшей сестре Луизы Карловны Бирон – Екатерине, судьбу которой царица желала устроить как можно лучше и благополучнее, потому сама подыскивала ей жениха. На эту роль и был выбран наш сиятельный граф.

Брак состоялся, однако Екатерина Карловна умерла довольно скоро, не перенеся первых родов. А вот романтическое увлечение у графа возникло к её старшей сестре – Луизе, увлечение переросло во взаимную страсть, и Луиза Карловна, не испросив благословления у императрицы, сбежала из дворца и тайно обвенчалась с возлюбленным. Это было грубым нарушением придворного этикета, и потому молодая чета была вынуждена удалиться в деревню, в глушь – в село Фатеевка Курской губернии. Впрочем, здесь располагалось весьма уютное имение, и возлюбленные провели самый романтический период своей совместной жизни.

Спустя несколько лет Виельгорским было пожаловано высочайшее прощение, и они вновь оказались при дворе, вернувшись в столичный Петербург. Здесь их светские позиции быстро восстановились, прерванная карьера графа опять пошла в гору, более того, Виельгорские стали одним из самых влиятельных семейств, вхожих в близкий круг императора Николая Павловича.

Быть может, именно это обстоятельство и способствовало первоначальному знакомству Гоголя с графом Виельгорским. Граф был библиофилом, прекрасно знал и близко общался с Жуковским и Пушкиным, и когда графу представили робкого белокурого юношу, делающего первые шаги в литературе, но подающего надежды, он стал помогать молодому дарованию в том нелегком, ох нелёгком деле – проведении рукописей через цензуру. Как мы помним, в николаевские времена последнее слово оставалось за царём, нередко он лично принимал решение, выпускать в печать то или иное произведение или не выпускать. Грибоедовскую пьесу («Горе от ума») он не пропустил, а гоголевского «Ревизора» всё же позволил. Соблаговолил Николай Павлович пропустить и первый том «Мёртвых душ». Граф Виельгорский был одним из тех, кому удалось склонить царя к разрешению гоголевской поэмы.

Гоголь тянулся к семейству Виельгорских, замечая и высоту их придворного положения, и благосклонное отношение к нему, к Гоголю. Николай Васильевич смел надеяться, что благосклонность эта может являться проявлением человеческой дружбы и привязанности, то есть настоящей, искренней дружбы, которая возникла у него с юным графом Жозефом, сыном Виельгорских.

Однако, как вынуждена будет показать история жизни нашего поэта, трагично развернувшаяся впоследствии, Виельгорские будут любить Гоголя в первую очередь за высоту его литературного положения, за его статус и популярность.

Но довольно исторически-лирических отступлений, вернёмся к хронологии гоголевской жизни.

Итак, возвращаясь в строгие временные рамки, напомню, что Николай Васильевич Гоголь, переживший нечто вроде увлечения красавицей Смирновой, расстался с нею в Ницце в начале 1844 г., и всё больше и больше начал сближаться с Виельгорскими. Смирнова сначала отбыла в Париж, потом ещё немного попутешествовала по Европе и, наконец, подалась домой, в Россию.

Гоголь, прежде очарованный Александрой Осиповной, нашёл немало теплоты и к малюткам Смирновым, то есть, сам не желая того, он тянулся в круг семьи, ощущал потребность в близости с родными душами. Однако Черноокая Ласточка была замужем, и, понятное дело, у отношений Гоголя с нею не могло быть будущего, во всяком случае, того будущего, которое Гоголь бы мог считать желанным.

Юная графинечка Анна Михайловна, в отличие от Александры Осиповны, была совершенно свободна, не помолвлена, не замужем, не связана сколь-нибудь серьёзными отношениями ни с кем, кроме него, Гоголя. И вероятно, в тот момент, когда писатель ощутил потребность в создании семьи и поначалу не осознанную, но всё более нарастающую тягу найти подругу жизни, графиня Анна предстала перед ним в желанном свете. Отношения с нею стали приобретать всё более доверительный характер. И Гоголь, находясь в Европе, в путешествиях своих, старается не терять теперь связи с Анной Михайловной; переписка их приобретает всё более любопытные черты.

Вот зимой описываемого нами 1844 г. Гоголь, поживший в Ницце, в семействе Виельгорских, уже весьма долгое время (пожалуй, более продолжительное, чем позволяли приличия), решил отправиться в Германию, чтобы обосноваться в Штутгарте, который казался Николаю Васильевичу тихим и умиротворяющим местом, идеально подходящим для того, чтобы углубиться в работу над новым вариантом второго тома «Мёртвых душ».

В Германии Гоголь рассчитывал видеться иногда с Жуковским и даже вступить с ним в нечто вроде творческого соревнования, поскольку Василий Андреевич работал в данный период над переводом «Одиссеи».

Покинув Ниццу и миновав Экс-ан-Прованс, Гоголь сел в Страсбурге на пароход, чтобы отправиться по Рейну в Дармштадт, но случилась авария – пароход ударился об арку и сломал колесо. Ничего ужасного с нашим