ветров, которые кружат в горах среди высоких скал и протирают в седых камнях глубокие борозды, и на крик морских птиц, парящих над волнами, подтачивающими огромные утесы.

Если бы Кошечка не видела часом раньше хищного выражения глаз этого ронина, ей показалось бы, что она слышит песню одинокого человека, тоскующего без любви. Низкая минорная трель флейты отозвалась тоской в ее собственной душе. Она мучительно захотела оказаться среди женщин, пусть даже женщин из «Карпа».

Весь прошлый год Кошечка терпеливо позволяла мять свое тело мужчинам, платившим за то, чтобы провести с ней время. Когда клиенты, хрипя и повизгивая, погружали в нее свой «предмет», она утешала себя мыслями о деньгах, которые Кувшинная Рожа наутро пошлет ее матери. Сейчас Кошечка тосковала не по мужским объятиям, а по тем редким минутам, когда ей и Ржанке удавалось полежать вдвоем под атласными одеялами.

Ей не хватало шепота Ржанки, которая, прижавшись губами к ее уху, делилась с ней своими надеждами на будущее. Как большинство женщин Текучего мира, Ржанка мечтала о красивом и богатом молодом возлюбленном, который внесет за нее «плату за подушку» и возьмет ее в наложницы или жены. В веселом квартале между мужчиной и женщиной допускалась только телесная близость, любовь там была под запретом. Кошечке не хватало нежного смеха подруги и ее умелых ласк.

Звуки флейты словно плавали вокруг молодой женщины и опускались на дно ее слуха. Гибкий бамбук шептался за окнами с ветром. Кошечка раздвинула под одеялом ноги, провела рукой по груди и опустила ее к животу, отыскивая «скрытое ядро». Затем она стала медленно, чувственно утешать себя, мысленно представляя, что ее руки — это руки Ржанки.

ГЛАВА 19

Ученик — это нить

Почему его нет так долго? Мусуи был таким дружелюбным, вел себя так просто и естественно, что она не могла представить его сейчас мучающимся животом. Кошечка уставилась на толстую бамбуковую стену высотой с человеческий рост, отделяющую отхожее место у дороги в горах под Канагавой, и нетерпеливо топнула ногой, разбрызгивая грязь. Она находилась в пути уже четвертый день, а не дошла даже до третьей почтовой станции.

Дождь стекал струями с полей ее шляпы. Кошечка дрожала от холода на сыром ветру. Натруженные икры болели, и она снова стала переминаться с ноги на ногу, чтобы избавиться от боли.

Кошечка чувствовала себя обиженной: она, конечно, не хотела, чтобы Мусуи распознал в ней дочь князя Асано, но все-таки ожидала, что он каким-то образом угадает в ней человека, равного ему по происхождению. А Мусуи словно не помнил о своем собственном высоком происхождении, а уж о ее знатности и вовсе, как видно, не думал.

Он оставил Кошечку стоять на дороге под холодным дождем. Поток грязной дождевой воды бежал по размокшим соломенным сандалиям Кошечки и проникал под ее таби. Пальцы ног молодой женщины онемели от холода.

Далеко внизу, у подножия холма жались друг к другу под деревом несколько паломников. В своих широкополых шляпах они походили на семейку грибов. Больше на дороге никого не было: все путники, которые хоть что-нибудь соображали, нашли себе подходящий кров.

Кошечка несла за плечами большой фуросики, в котором лежали вещи ее хозяина. Узел, скреплявший концы ткани, впился ей в грудь, но молодая женщина не решалась выпростать фуросики из-под дождевого плаща: пожитки Мусуи тут же намокли бы. Дочери князя до сих пор никогда не приходилось носить даже собственные безделушки, не говоря уже о вещах чужих, и унизительность этого состояния мучила ее больше, чем физическое напряжение.

Когда они отправились в путь, узел казался достаточно легким, но с каждым шагом становился все тяжелее. Кошечка чувствовала себя той жадной женщиной из сказки, которая хитростью заставила волшебного воробья подарить ей корзину с драгоценностями. Женщина унесла подарок, но он с каждым шагом все сильнее оттягивал руки, а когда она открыла корзину, из нее с визгом выскочили черти.

Беглянка была одета в желтую с черным полосатую куртку и серые штаны монастырского служки. Концы штанин были забраны под обмотки из черного сукна, оставшиеся от прежней одежды. Мокрая ткань резко и размеренно посвистывала при ходьбе, напоминая цвирканье сверчка.

Кошечке приходилось придерживать шляпу руками: ветер то и дело задувал под нее и так затягивал завязку — соломенный шнур под подбородком, — что молодая женщина едва не задыхалась. Дождевая вода лилась с полей шляпы и стекала по четырехгранной поверхности сплетенного из соломы плаща. Этот плащ не желал ладить с телом Кошечки: он оттопыривался на спине и больно бил хозяйку по ягодицам. Сандалии и мокрые таби истерли Кошечке все ступни и лодыжки. Сегодня эти ноги прошли только два ри, а она чувствовала, что больше не может сделать ни шага.

Кошечка и Мусуи оставили за спиной широкую равнину Мусаси. С тех пор как они покинули Кавасаки, холмы становились все круче. На их крутых склонах среди деревьев плавали клочья тумана. Дорога Токайдо везде, где только возможно, шла вдоль берега моря, но временами поневоле поднималась выше и нависала над похожими на короткие и толстые зеленые пальцы мысами, врезавшимися в полосу прибоя. Там, где дорога переваливала через эти гигантские выступы, ее обступали древние сосны, причудливо изогнувшиеся под соленым океанским ветром.

После долгого подъема путники оказались на гребне высокой скалы. Неподалеку от них из почвы торчал большой, поросший мхом каменный столб в форме мужского напряженного члена. Рядом с ним круглилась груда булыжника высотой в рост Кошечки. Каждый камень был даром путника, осилившего подъем.

На юго-востоке из тумана поднимались, как медузы из морских глубин, соломенные крыши деревни Канагава. Деревня была зажата между отвесными склонами двух мысов и сбегала к водам залива. На горизонте мерцала полоса света, похожая на ряд загороженных ширмами фонарей, что предвещало хорошую погоду.

— Какое чудесное отхожее место! — восхищался Мусуи. Он наконец вышел из-за бамбуковой изгороди с блаженной улыбкой, все еще оправляя подобранные вверх подолы своих одежд. — Оно так и называется Дайбэндзэ — «Очень удобное место».

Как и Кошечка, поэт оделся в дорогу в громоздкий дождевой плащ и нахлобучил широкую шляпу, на которой было написано «Мы вдвоем идем по святым местам». Своим спутником Мусуи считал давно умершего священника — ученого, художника, преподавателя и архитектора Кобо Дайси. Под плащом тело Мусуи облегала короткая белая нижняя одежда, а потом шла черная верхняя, из-под которой виднелись грязные коричневые гетры. Четки и колокольчик паломника свисали с запястья поэта. Поверх дождевого плаща Мусуи на спине его лежала свернутая спальная циновка, внутри