в клетке с голодным медведем, так что, должно быть, разница состоит в том, что…

– В том, что ты Принц Кошмаров, – договариваю за него я, когда он замолкает.

Он пожимает плечами.

Закончив обрабатывать последнюю из моих ран, он переходит к Эмбер и остальным.

Примерно через десять минут на меня начинает действовать ибупрофен, и я встаю с пола, чтобы помочь.

Должно быть лекарство начинает действовать и на остальных, и они тоже встают. Моцарт даже подходит к старому расстроенному пианино, стоящему на краю сцены и начинает играть «It’s the End of the World as We Know It»[28] музыкальной группы R.E.M. И, черт возьми, мне кажется, в ее исполнении это звучит, по меньшей мере, так же хорошо, как в оригинале, – и это на расстроенном старом пианино. Могу себе представить, как бы это звучало на приличном инструменте.

Да, она совершенно точно получила свое прозвище не зря.

И, по-моему, это самая подходящая песня, чтобы подытожить светопреставление, которое происходило здесь в последние двадцать четыре часа.

И словно затем, чтобы лишний раз подтвердить мое мнение, где-то совсем близко от танцзала раздается раздирающий уши визг, еще более громкий, чем рев ветра и раскаты грома или рычание, доносящееся откуда-то еще.

Глава 82

Две правды и любовь

– Какого черта? Это еще что? – восклицает Моцарт, перестав играть. Когда жуткий визг раздается снова, мне начинает хотеться, чтобы она просто продолжала играть, потому что я уверена, что знаю, кто издает этот звук.

– Это та гигантская кальмароподобная тварь, – говорит Иззи, так что мне нет нужды что-то объяснять. – Она точно так же визжала, когда пыталась прикончить нас вчера.

– Значит, все чудовища разгуливают на воле? – бесцветным голосом спрашивает Луис. – Потому что теперь их уже три вида.

– Не знаю, все или не все… – Я осекаюсь, когда мглу пронзает еще один вопль, еще более пронзительный и жуткий, чем первый.

– Я уверен, что это служит ответом на твой вопрос, – с сухой иронией отвечает Луису Реми.

– Но как это могло произойти? Я спускался с тобой туда сотню раз. Замки камер работают не от электричества. Один из них мог сломаться. Но все? – Луис качает головой. – Такого просто не могло быть.

– Волны были недостаточно высоки и мощны, чтобы что-то испортить в административном корпусе. Если бы они добрались до него, вся эта местность была бы затоплена, – замечает Моцарт. – Так что же открыло все замки?

– Не что, а кто, – отвечаю я.

Я не могу не вспомнить рожу Жан-Люка на вчерашнем уроке английского языка и литературы. Он был радостно взволнован, и на его лице даже читалось ликование. Я не могла понять, что привело его в столь приподнятое настроение, но теперь, когда мне известно, что тем таинственным вчерашним посетителем в подземелье был не Джуд, все начинает вставать на свои места.

– Это сделали Жаны-Болваны. – Меня опережает Луис. Мы с ним так давно были лучшими друзьями, что ясен пень, он может угадывать мои мысли по выражению моего лица.

Я рассказываю всем о том, что произошло вчера, и подвожу итог.

– Это именно такая подлая хрень, которую они могли учинить. – Я смотрю на Джуда и вижу на его лице острое чувство вины. Потому что правило мафии состоит в том, что, если ты становишься у них на пути, они нападают на тех, кто тебе наиболее дорог. Джуд заткнул им рты в классе, и я едва не была убита самым мерзким змееподобным чудовищем, которое только можно себе представить.

– Раз кто-то из вас убил нашего друга, то мы напустим орду чудовищ на всех? – в голосе Реми звучит скепсис.

– Я бы сама сделала это, если бы кто-то меня достаточно разозлил, – сообщает ему Иззи.

Мы все поворачиваемся и в ужасе воззряемся на нее. Но только Моцарт хватает смелости спросить:

– В самом деле?

Иззи растягивает наш ужас на целую секунду, затем смеется и говорит:

– Нет. Но я на все сто процентов уверена, что это сделали эти говнюки.

– С какой целью? – Эмбер внимательно слушала весь этот разговор, но сейчас она впервые вступает в него.

– Из мести? – предполагаю я.

– Чтобы понаблюдать, как горит мир? – высказывает догадку Луис.

– Ради гобелена.

Это сказал Джуд, тоже впервые высказавшись на эту тему, но он произносит это с такой уверенностью, что мы все прислушиваемся к нему.

– Подумайте сами, – продолжает он. – По какой-то причине, которая никому из нас абсолютно непонятна, эти говнюки хотят заполучить этот гобелен. Они пытались завладеть им уже дважды, они были готовы даже убить за него, и оба раза у них ничего не вышло. Притом во второй раз один из них погиб.

Когда он говорит это, я старательно избегаю смотреть прямо на Иззи, но она остается совершенно невозмутимой.

– У них заканчиваются время и возможные варианты действий, так что наилучший способ попытаться опять заполучить этот гобелен состоит в том, чтобы отвлечь нас, – заключает Джуд.

– С помощью порожденных кошмарами чудовищ? – изумленно спрашивает Моцарт. – Ты действительно считаешь, что они готовы пойти на такой риск?

– Я считаю, что они жаждут пойти на такой риск, – уточняет Джуд.

– Потому что в конечном счете эти говнюки совершенно безрассудны, – говорю я и начинаю загибать пальцы: – Во-первых, они действительно жаждут мести, во‑вторых, они темные эльфы, и, наконец, они однозначно относятся к тем придуркам, которые готовы поджечь все что угодно, лишь бы посмотреть, как оно будет гореть.

– Пожалуй, – соглашается Джуд.

– Что ж, это в самом деле проблема. – Луис поднимается с пола и по паркетному полу доходит до одного из окон. Администрация не стала утруждаться, забивая их фанерой перед ураганом, скорее всего, потому, что это здание больше не используется и они не думали, что кто-то станет пережидать здесь шторм.

– А я не считаю это проблемой, – подает голос Иззи. Она лежит на полу, приподнявшись на локтях и вытянув перед собой ноги.

– Ты-то, конечно, – фыркает Моцарт и, явно позабавленная, переглядывается с Саймоном.

На губах Иззи играет улыбка, но отвечает она исключительно по делу.

– Я говорю серьезно. Гобелен у нас, значит, стоящая перед нами проблема остается точно такой же, что и всегда, – найти способ привести гобелен в рабочее состояние, чтобы Джуд смог проделать этот свой маленький трюк, связанный с магией кошмаров, и отправить этих чудовищ в гобелен. А заперты они в подземелье или разгуливают по кампусу школы, значения не имеет до тех пор, пока мы не поймем, как привести в норму этот чертов гобелен.

– Ты права, – соглашаюсь