– А зачем в сундуке ее возить? – спросила она прежде, чем успела себя остановить, тотчас ойкнула и поспешно поклонилась в пояс. Все-таки царь! Хоть Василисе он совсем и не понравился: царь был староват, лыс и невысок.

Нет, если бы Василиса хотела быть царицей, она бы и не глянула на это. Да только Кощей совсем не был прав: она вовсе не мечтала о золоте и каменьях и царской власти тоже не ждала. И оттого царя видела, каким он был – без короны.

– Так украдут же иначе: народ темный, до злата жадный, – царь поправил корону и вздохнул. – А тут, в Навьем царстве, и вовсе поди опасно с таким ездить.

– Вот еще, – обиделась Василиса за упырей и кикимор. – По твоей короне, царь, только в двух шагах и углядишь, что она есть. Разве ж на нее кто позарится? Да и люд у нас пусть темный, а простой: пока в ноги кланяется, до короны не тянется. Ты бы лучше приказал кузнецу сковать тебе корону полегче и потоньше, зато пошире и с узором побогаче, да и не из золота, а из меди или жести. А сверху тонким слоем сусального золота покрыть. Такая корона как огонь на солнышке гореть станет – далеко видать будет.

Задумался царь, пальцами по губам постучал, бороду кудрявую разгреб, брови нахмурил.

– Так надо мной все послы заморские смеяться будут, – наконец произнес он.

Василиса даже руками всплеснула. Вот же ж царь-недогада!

– Так послы тебя, царь-батюшка, вблизи видеть будут, им и эта золотая корона сгодится, а для люда простого надо корону поярче и позаметнее. И сопрет кто – не обидно будет!

Посветлел лицом царь – понял наконец.

– Ну Василиса, ну Премудрая! – покачал он головой. – Не зря я на тебе жениться решил!

– А у самой Василисы спросить не забыл, царь? – раздался мрачный голос Кощея за спиной, и Василиса с облегчением выдохнула. Испугалась она, что царь с собой увезет. А там поди и не женится, а будет еще лет сто обещать, пока она не состарится.

– Ну так чай не каждый день цари сватаются, – подбоченился тот. Кощея не испугался, но тут Василиса быстро поняла, в чем дело: тоже не признал, как и она при первой встрече. – А ты кто таков будешь?

– А я хозяин всего Навьего царства, – ровно ответил Кощей, становясь аккурат позади Василисы. Еще немного, и руками бы ее пояс обвил, но удержался. – Ко мне ты приехал, царь, так что поговорим… по-соседски.

Побледнел царь, оглянулся на оставшихся за воротами всадников, на шаг отступил.

– А говорят, будто старый ты совсем и вместо лица череп, – наконец произнес он. – Даже царевичи так говорят!

– Из царевичей меня только старший твой видел, а почто не признался… – Кощей развел руками. – Да леший его знает, ведьма ведает.

– Девицы, что у тебя день-деньской томятся да ночки коротают, – не выдержала Василиса. Снова перед глазами царевна-лебедь как живая встала. – Они, чай, замуж потом выходят. Им не с руки женихам говорить, что Кощей красив и молод.

Она вздрогнула, почувствовав, как наклонился Кощей к ней ближе, дыханием коснулся уха:

– Так ты считаешь, что я красив, Василиса? – шепнул навий царь, обжигая прикосновением губ.

Не ответила Василиса, только щекам от такой близости Кощеевой жарко стало.

– Ты невесту мою тут не соблазняй, – хмуро заметил царь. – Полонил ее где или служит тебе? Такую красу не грех и по весу злата выкупить. У меня будет.

– Василиса у меня три службы служила, а как последнюю отслужила, так и свободна идти куда хочет. – Слова Кощея резали точно лед, а вот теплые руки таки обвили стан, к себе прижали. – Только вот я…

Что хотел сказать Кощей, Василиса не узнала. Вспомнила она, что до ее путешествия в прошлое было, до девы-лебедя, что глаза ей застила, до смерти Кощеевой. Другой кто-то умер, о ком она уже и думать забыла! Третья служба!

Полились слезы у Василисы градом. Лицо она руками закрыла.

– Белолика! – всхлипнула она. – Сестрицу сводную я по третьей службе сгубила.

Царь только бороду почесал.

– Ну точно моя первая жена, – произнес он наконец. – Та, чтоб царицей стать, двух сестер извела, а чужих девиц и вовсе без счету. Обычное дело при царском дворе. Ее и саму потом отравили, болезную. Ладно хоть двух сыновей родить успела. А отравительница как царицей стала, третьего мне сына родила. Уж она дважды из одного кубка не пила, ела только после повара.

– И что с ней стало? – спросил Кощей, поворачивая к себе Василису и пытаясь в глаза заглянуть. Только Василиса рук от лица не отнимала, продолжая оплакивать Белолику.

– Да я в башне запер, – отмахнулся царь. – Совсем она ополоумела, хотела уж меня и старших царевичей потравить.

– И ты хочешь, чтобы я в такое опасное место Василису отпустил? – спросил Кощей холодно. – У меня на что упыри и ведьмы, а в царском тереме никого не травят, да и в темницу… кроме меня, никого не сажали.

– Ты мне зубы не заговаривай, – разозлился царь. – Прекращай девицу обнимать руками бесстыжими. Дам за нее злата по весу и коня богатырского. Пока царевича не родит, цела она будет, у нас в царстве с этим строго. А там, как знать, может, и привыкнет. Царевичам она тоже люба – не дадут в обиду.

А Василиса, все еще рыдающая по убиенной ею же Белолике, вдруг только-только сообразила, что быть царицей – это не только оставить Кощея, но и жить с царем, целовать его, а не Кощея, позволять ему себя обнимать, снимать парчовое платье…

Василиса спрятала вновь зардевшее лицо на груди Кощея. До платья у них с Кощеем дело не доходило, но от мыслей этих ей становилось жарко, а стоило подумать о царе – холодно.

– Не пойдет Василиса с тобой, – наконец произнес Кощей. – Уезжай, царь. Сразу в объятия не бросилась, значит, не твоя царица.

Царь снова почесал бороду. Василиса крепче прижалась к Кощею и зарыдала еще громче, опасаясь, что ринутся воины, сопровождающие царя, а Кощей опять безоружен, да и теперь Василиса это знала точно: не поднимет руку на тех, кто пошел на него не по своей воле. Если только он не изменился за прошедшие века, и думать об этом тоже было горько.

И не видела Василиса, как развернулись черепа на частоколе внутрь, как загорелись их глаза синим пламенем. Не видела, как за спиной обнимающего ее Кощея выросла молчаливая призрачная армия павших воинов,