Но любая вечеринка рано или поздно закончится, и что тогда будет? Кто останется рядом?

Семья… но отца, считай, нет, а папа занят собой и собственным комфортом. Предполагаемый супруг… дети… Но тогда почему он позволяет папе принимать за себя решение в таком вопросе? У Клеменса уже была семья… и сын – Брендон… Не сильно папе была нужна семья… Отец всегда был на работе, а сына Клеменс засунул вначале в руки гувернерам, а потом в Лигу Лилий, и появлялся время от времени с визитами, больше похожими на инспекции с проверкой, что все идет по плану… его плану…

Первый брак, наверное, именно поэтому и оказался настолько неудачным, что Клеменс пытался копировать свою жизнь, проецируя ее на семью сына. Идеальный супруг по части генеалогии и богатства, но совершенно чужой по духу и без малейшего желания стать половинкой. Супруг был, как стеклянный шарик – красивый, блестящий и, вроде, округлый, но не комфортный… весь такой совершенный и гармоничный, но не идущий на компромиссы. Принимай его таким, как есть, или отстань! И изменить его, не сломав… увы, не получилось…

Или вот Дар. Казалось бы, обычный… как вода. Что может быть проще и обыденней воды? Но жажду утолит и грязь отмоет, злость остудит, как холодным компрессом, а когда холодно, согреет и взбодрит, как чашка кофе. Обнимет и поддержит, не дав утонуть в пучине, но будет стоек, как айсберг, и хоть лоб расшиби, но он останется верен своим принципам и правде… Недаром военные зубы об него обломали, но так и не заставили сказать то, что хотели от него услышать… Но стоит обидеть, оттолкнуть, и он исчезнет паром, росой на травах… и не поймаешь, не заставишь…

Брендон принюхался. От Дара пахло восхитительно! Теплом домашнего очага и ореховым печеньем, уютом вечерних посиделок, а еще полынью… Фамильным запахом всех альф Кристобалей. Он носит альфу… сына… У Брендона сердце сжалось… у него будет сын… как он мог быть так слеп? Почему не понял этого раньше? Почему отпустил, не бросился в погоню? Тихо умирал каждое утро, пытаясь поймать воспоминание, но не задумывался, почему его нет рядом. Ведь никто другой не заменит. Да и не нужен никто, кроме Дара… И когда он рядом, сердце не болит, а поет. И руки дрожат от желания прикоснуться, но нельзя, а иначе он, как вода, стечет по пальцам и растворится.

*

Дар старательно не замечал сидящего рядом альфу, который с утра вел себя, как форменный придурок! Заявился в институт и сидит с ноутом. Чего он добивается? Показать, что он может, как сам Дар в свое время, быть рядом? А потом, эти тупые намеки, что он считает его своей парой! И, главное, коробочку притащил и всем сплетникам показал, и про Рождество напомнил… и кольцо там было не кольцо совсем, вернее кольцо, но не то… Дар опять одернул себя и с усилием сосредоточился на лекции. Вот ведь умеет этот Кристобаль вывести из равновесия…

И, главное, непонятно, чего он добивается. Зачем вся эта работа на публику? Ведь и так ясно, что у них не может быть ничего общего. У них не может быть МЫ, они слишком разные, и не надо обманывать себя. Хватит! Он и так слишком долго мечтал о несбыточном, обманывал сам себя после всей этой невероятной течки. Дар опять отвлекся, вспоминая… это было так восхитительно – потеряться в другом человеке, отпустить свои страхи и сомнения и довериться до конца.

Раствориться в его запахе и обмирать от нежности и почти тайной заботы. Да, именно так. Не напоказ, но постоянно чувствовать, что о тебе заботятся. Просыпаться от поцелуев и нежнейших ласк. Не открывая глаз, чувствовать, как его губы скользят по коже и руки оглаживают неловкое спросонья тело… И на работе альфа полностью погружался в свои дела, но стоило хоть немного отстать или замешкаться где-либо, как упрямец замедлял шаг, не оборачивался и не торопил, но просто дожидался, когда он подойдет ближе, и только после этого продолжал путь. Пусть это не было заметно со стороны, но только Дар всегда чувствовал, как Брендон присматривает за ним. И такая опека не раздражала, а наоборот, была приятна. Такой себе секрет на двоих от всего мира.

Он почти верил, что МЫ возможно, пока тот отправлял те папки портфолио своему родителю, и каждую ночь со страстью занимался любовью и вязал узлом, будто опасаясь потерять. А потом сам обтирал салфетками и прижимал к себе до самого утра, чтобы утром опять разбудить кротким и нежным поцелуем. Но когда осталась последняя тройка кандидатов, он спокойно, не меняя выражения лица, отдал распоряжения секретарю отправить букет и приглашение на ужин совершенно постороннему омеге. И заказал столик в ресторане, и, довольно ухмыляясь, уехал на своей пижонской машине.

Это было очень больно осознать, что ты опять обманывался в своих мечтах. И все, что было, ничего не значит… И последняя ночь… без него… в первый раз остаться одному в затихшем доме. Осознать, что все закончилось, и этот чек, как пощечина, как черта в счете ресторана, когда расчет произведен и цена названа… Да, не дешевка, но все равно больно… увидеть ценник на себя и ребенка и понять, что они не нужны, это все было «дополнительной услугой». А ты, наивный, нафантазировал себе…

Хорошо, что были Саймон и Лайниш, и дом, в котором действительно ждали. И комната, из которой ушел как будто вчера, а потом словно прошел через другую жизнь и опять вернулся к истокам. И опять институт, и опять планы на будущее. Как будто не было года, проведенного в домике среди сосен. И не было альфы… такого колючего и одинокого, как морской еж. Ему хочется тепла и ласки, и он не понимает, почему его никто не гладит, и от этого становится еще более колючим и сердитым.

Но предаваться милым воспоминаниям о том, что было, не получилось. Появление на пороге дома папы Брендона совпало с первым днем занятий. Хорошо, что Лайниш был дома и сидел рядом, когда Клеменс достал из сумочки договор и чековую книжку. Он хотел «договориться полюбовно» о возмещении всех трат Ольдара во время беременности и родов, после подписания договора, и о том, что Ольдар откажется от внебрачного ребенка и передаст его под опеку семьи Кристобалей.

Видите ли, Кристобали хотели быть уверены, что у ребенка будет все необходимое для «нормальной жизни». Ведь понятно