в пятьдесят метров. Казалось бы, несколько шагов, но пятачок был абсолютно открыт для вражеских стрелков. Несколько раз советские диверсанты уже пытались выбраться из-за огромной катушки, но все попытки пресекал немецкий снайпер, который караулил их из щели на окне.

Когда капитан Шурах оказался рядом, ефрейтор Гена Риська, широкоплечий, невысокий и кряжистый, словно пенек, вскрикнул:

— Товарищ командир, у вас кровь на груди! Ранение!

Павел только нахмурился в ответ, он и сам уже почувствовал, как рубашка под ватником пропиталась кровью. Перед глазами словно опустили серую занавесь, которая темнела с каждым движением, а тело наливалось слабостью, отказываясь слушаться. Но он командир, офицер и не мог позволить себе слабость испугаться и отказаться от выполнения задания из-за ранения, диверсию надо было довести до конца.

Поэтому Павел уперся плечом в катушку:

— Давай, ребята, покатили вперед, прикроемся ею.

Под их давлением громадина покатилась вперед, прикрывая диверсантов. Бойцы на огневых точках, поняв, что их товарищи начали штурм, усилили огонь.

У капитана Шураха все плыло перед глазами, сливаясь в темную полосу. Но он толкал через боль, ощущая, как от каждого движения толчками течет кровь из раны:

— Давай еще, поднажми!

Когда разведчикам удалось подобраться поближе к укрытию немецкой охраны, Генка вдруг снова взвизгнул тонко:

— Нет, нет, не могу, страшно! Убьют ведь. Пустите! — И от страха, позабыв об осторожности, припустил, словно заяц-стрекач, через открытый пятачок к вагонам.

Германский стрелок свое дело знал хорошо и такую мишень не упустил — его пуля мгновенно уложила большую, грузную тушу на землю. Павел только и успел с сожалением подумать: «Эх, Генка, сорвался, не выдюжил», как еще несколько выстрелов прошили крепыша насквозь и оставили его лежать на пропитанной мазутом земле.

Командир толкнул в бок прижавшегося к нему в поисках защиты от пуль бойца:

— Докинешь гранату? Давай, метни со всей силы.

Он понимал, что уже ослабел настолько, что сам не сможет метнуть гранату.

Паренек примерился и швырнул лимонку, но она отпружинила от окна, которое немцы уже успели забаррикадировать мешками и мебелью, оставив узкую щель. Снаряд взорвался в воздухе, засыпав осколками все вокруг безо всякого вреда для противника.

Боец повернулся к Павлу:

— Товарищ командир, бесполезно. Они окна заложили, только щели под стволы остались. Не пробить!

Однако его командир только молча прикрыл глаза на несколько секунд, вслушиваясь в тишину в южной стороне. Нет взрыва, до сих пор нет! Уже прошел почти час, а минеры еще не сработали!

По бледному как мел лицу ползли бисеринки пота, капитан понимал, что его рана в таких условиях смертельна. Сколько ему еще осталось? Час, три, пока не истечет кровью? А задача так и не выполнена, охрана на станции не ликвидирована и может помешать саперам заминировать железную дорогу. Нет, надо действовать решительно! Он ведь дал слово офицера, пообещал своему командованию, что приказ будет выполнен, чего бы это ни стоило.

А немцы, будто почуяв его секундную слабость, принялись стрелять все сильнее и яростнее. Их контратака разорвала воздух на промежутке между теплушками и станцией, в этом месте будто хлынул град из пуль. Советские бойцы отвечали споро, но уже не так массированно, как еще полчаса назад. И капитан Шурах понимал почему — боеприпасы у них подходили к концу, они рассчитывали на короткую массированную атаку с последующим отступлением, а не на многочасовую осаду пусть хоть и крошечной, но крепости.

Вот только они не могли отступить назад — запланированного взрыва все не было!

А в щели между мешками показался совсем не автоматный ствол, а широкое вороное дуло, которое, как жуткое щупальце, закрутилось на месте, выискивая цель.

«Миномет Стока!» — эта мысль мгновенно пронеслась в голове у Павла. Грозное оружие, которое разнесет на куски все вокруг — деревья, вагоны и его ребят. Страшное оружие с большой площадью поражения осколками!

Капитан оттолкнул катушку, прикрывая ребят:

— В сторону! В укрытие! Мины!

От толчка капитана катушка покатилась еще стремительнее, и бойцы ринулись в разные стороны в поисках нового укрытия. Им нужна была любая ямка, щелка, в которой можно скрыться от шквала смертельных осколков.

Но через несколько секунд Павел Шурах бросился к бойницам окон, прямо к дулу рычащего огнем миномета, и закидал маленькое помещение гранатами, прикрывая своих ребят, жертвуя своей жизнью.

Огненные шары вспыхнули один за другим в сумраке помещения с оглушительным звуком, от которого заложило уши у всех вокруг. Шквал раскаленных осколков, будто рой смертоносных насекомых, разлетелся внутри крошечной комнатушки, где держали оборону фашисты, разорвал на куски тех, кто стоял близко к окну, иссек тех, кто жался у стенок. Взрывы разметали в стороны мешки на окнах-бойницах и накрыли самого Шураха.

На несколько секунд затихли советские автоматы… Бойцы не могли поверить своим глазам — их командир мертв!

И тут же небо, серо-золотое на рассвете, вспыхнуло алым бутоном, его лепестки разлетелись жутким черно-огненным куполом и полетели вниз, осыпаясь осколками зарядов, ошметками раскаленного, исковерканного металла от взорвавшихся вагонов.

В тот момент, когда капитан Шурах пожертвовал собой, совершив геройский поступок, сержант Забородько проводил глазами черные колеса локомотива, а рука его уже крутила ручку взрывного ящика.

Искра с сухим треском промчалась по проволоке, уложенной вдоль рельсов, и вызвала взрыв, а потом еще и еще. Мощные вспышки подкинули паровоз и прицепленные к нему соседние вагоны, словно игрушки, вверх, разломали на части и раскидали охваченные огнем и жаром куски во все стороны на сотни метров от насыпи. Все советские бойцы: и штурмовики на станции, и минеры — привычно приникли к земле, зажав уши, с открытыми ртами, чтобы уберечься от контузии взрывной волной.

Подорванный состав под собственной тяжестью не остановился, он все летел вперед с пригорка вниз, складываясь, будто картонная коробка. Между металлическими переборками кричали люди, которых эта жуткая сила сплющивала и превращала в кровавую кашу. Железный монстр, охваченный огнем, свернулся в уродливую груду, где смешались оплавленные человеческие тела и исковерканный взрывами металл. Поезд рассыпался на отдельные части, став горящей могилой для сотен фашистов. Взорванные шпалы изогнулись затейливыми фигурами и со звоном разлетелись в стороны тяжелыми ошметками. От мощных взрывов насыпь мгновенно изменилась, вывернулась наизнанку, обнажив коричневые внутренности. Сверху они теперь были покрыты горящим и смердящим слоем из изувеченных трупов, стонущих раненых немецких военных и обломков поезда.

В тот же миг на станции с криком «В атаку! Вперед!» бойцы Шураха поднялись со своих мест, чтобы отомстить за погибшего командира. Хотя их задача была выполнена, но они не хотели уходить, оставив в живых хоть