закончить нынешний список. После этого, Джимми, я предложил бы Теодору выпить, перекусить и вздремнуть, именно в таком порядке.

Двое мужчин ушли.

– Если вы не против, адмирал, я предлагаю, чтобы Винсент связался с греческой разведкой, когда Теодор закончит нынешний список, и предоставил им перечень городов с соответствующими названиями и адресами. Вдруг от этого будет какая-нибудь польза.

– И что, по-вашему, сможет сделать греческая разведка?

– Думаю, очень мало. Но они могут в срочном порядке передать список в Интерпол. И хотя предписания Интерпола действуют не везде – они не будут иметь никакого влияния в таких местах, как, скажем, Триполи, Тегеран или Бейрут, к тому же Интерпол является лишь агентством по сбору и распространению информации, а не исполнительным органом, но зато там знают о плохих людях больше, чем кто-либо другой. И спросите у них, Винсент, подозревают ли они – подозревают, а не имеют доказательства, – что Андропулос связан с наркоторговлей.

– Будет сделано, сэр. Подпись «адмирал Хокинс»?

– Естественно.

Хокинс покачал головой:

– Адмирал Хокинс тут, адмирал Хокинс там. Кажется, он подписывается везде. Или, скорее, кто-то подписывается за него. Мне придется проверить свои чековые книжки.

Глава 7

Тяжелая стальная вышка выступала вверх и наружу со средней части «Килхаррана» под углом примерно тридцать градусов к вертикали. От лебедки у подножия вышки трос поднимался вверх через блок наверху, а затем вертикально опускался в море. Нижний конец троса был прикреплен к тяжелому металлическому кольцу, которое находилось на расстоянии примерно двадцати футов от фюзеляжа затонувшего самолета; от кольца два более коротких, туго натянутых троса были прикреплены к двум подъемным стропам, которые, в свою очередь, были прикреплены к носу и хвосту бомбардировщика.

Лебедка поворачивалась с мучительной и разочаровывающей наблюдателей медлительностью. Электрической энергии хватило бы, чтобы барабан вращался в несколько раз быстрее, но капитан Монтгомери не торопился. Стоя у лебедки, он проявлял примерно столько же беспокойства и напряжения, как человек, летним днем сидящий с закрытыми глазами в садовом шезлонге. Хотя это было трудно представить, существовала вероятность, что строп ослабнет и соскользнет, и Монтгомери предпочитал не думать о том, что случится, если самолет тоже соскользнет и сильно ударится о дно, поэтому он просто терпеливо стоял и руководил лебедкой, одновременно слушая через наушники двух водолазов, сопровождавших самолет на подъеме со скоростью десять футов в минуту.

Примерно через пять минут гротескный – из-за отсутствующего левого крыла – силуэт самолета стал различим сквозь легкую рябь на поверхности моря. Еще три минуты, и подъемное кольцо вышло из воды. Монтгомери отцентровал колесо лебедки, затормозил, подошел к планширу, посмотрел через поручень и сказал офицеру, стоявшему рядом с ним:

– Слишком близко. Фюзеляж вот-вот зацепится за нижнюю часть. Придется немного отодвинуться. Добавьте кранцев спереди и сзади… – (борт «Килхаррана» уже был увешан резиновыми кранцами), – и тросы, чтобы закрепить нос и хвост самолета.

Он вернулся к лебедке, медленно передвинул рычаг и опустил стрелу, пока она не встала под углом сорок градусов. Самолет, который теперь был ясно виден всего в двадцати футах от поверхности, лениво двинулся прочь от борта корабля. Монтгомери снова включил лебедку, и вскоре верхняя часть фюзеляжа самолета показалась на поверхности. Он остановил лебедку, когда верхние восемнадцать дюймов вышли из воды. Правое крыло все еще находилось под водой. Монтгомери повернулся к адмиралу Хокинсу:

– Пока что все просто и даже элементарно. Если повезет, дальше тоже будет несложно. Мы вырежем соответствующую секцию в верхней части фюзеляжа, прикрепим еще несколько плавучих мешков к нижней части фюзеляжа и крыла и накачаем их. Сейчас поднимем еще немного, чтобы фюзеляж окончательно поднялся над водой, и войдем внутрь.

Зазвенел телефон. Монтгомери снял трубку, послушал, поблагодарил звонившего и положил трубку.

– Что ж, возможно, не все так просто. Похоже, таймер перестал тикать.

– Прямо сейчас? – уточнил Хокинс с невозмутимым видом. – Это могло бы произойти в лучшее время и в лучшем месте. Но это было неизбежно. Итак, наш друг вооружен.

– Да. Однако нет причин останавливать запланированные действия.

– Тем более что у нас нет выбора. Все люди на обоих кораблях предупреждены. Никаких механических устройств, никакого стука и грохота, всем ходить на цыпочках. Они, конечно, уже знают об этом, но теперь, я думаю, удвоят осторожность.

Вниз по борту корабля был опущен трап, одна из его опор уперлась в фюзеляж самолета. Кэррингтон и Грант спустились туда и измерили рулеткой верхнюю часть фюзеляжа от кабины до соответствующей области наверху – внутреннее расстояние от кабины до точного местоположения бомбы уже было измерено. Они вытерли эту часть фюзеляжа насухо ветошью из машинного отделения, а затем принялись рисовать контур прямоугольника, обозначая фронт работы для двух матросов с кислородно-ацетиленовыми резаками, которые уже стояли рядом.

– Сколько времени это займет? – спросил Хокинс.

– Могу лишь предполагать, – ответил Монтгомери. – Час, может, чуть больше. Мы не знаем, насколько толстая обшивка фюзеляжа и насколько она прочная. Мы не знаем, насколько толсты и прочны боковые усиливающие элементы. Что я точно знаю, так это то, что мы будем резать корпус с минимально возможным пламенем и даже при такой уменьшенной мощности произведем изрядное количество тепла в воздушном пространстве и воде внизу. Само собой разумеется, что никто раньше не делал ничего подобного.

– Если вы будете оставаться здесь и наблюдать за происходящим, поможет ли это делу? Я имею в виду, поможет ли это решать возникающие проблемы?

– Нисколько. А, вы намекаете на обед?

– Где бы мы ни находились – здесь или в кают-компании «Ариадны», если эти штуковины взорвутся, нам будет все равно.

– Верно. Миллисекунда тут, миллисекунда там. Приговоренный плотно позавтракал. Ну или в нашем случае – пообедал.

Хотя обед нельзя было назвать праздничным, над ним не витало ощущение обреченности, притом что большинство присутствующих осознавали, что сидят на бомбе замедленного действия, которая перестала тикать. Разговор протекал непринужденно, ни в коей мере не напоминая навязчивую нервную болтовню людей, находящихся в состоянии стресса. Профессор Уотерспун охотно и часто высказывался по любому возникающему вопросу, но не из-за говорливости, а потому, что он был прирожденным собеседником, любил дискуссии и свободный обмен идеями. Андропулос тоже не молчал, хотя, по-видимому, думал лишь об одном – о загадке только что поднятого из глубины бомбардировщика. Его не приглашали на борт «Килхаррана», но и с «Ариадны» он мог видеть достаточно. Он явно испытывал сильный и вполне объяснимый интерес к тому, что же такое случилось с бомбардировщиком, но был достаточно умен, чтобы не задавать каких-либо вопросов и ничем не показывать, что он вообще что-то знает о происходящем. Тэлбот поймал взгляд сидящего напротив адмирала Хокинса, и тот едва заметно кивнул. Было ясно, что они не смогут держать Андропулоса в полном неведении.

– До сих пор, мистер Андропулос, – начал Тэлбот, – мы не рассказывали вам все, что знаем. Это не было упущением, и мы не станем извиняться за наше молчание. Уверяю вас, нашей единственной заботой было не вызвать ненужную тревогу и опасения, особенно у ваших двух девушек. Но такой человек, как вы, должен живо интересоваться международными делами, и в конце концов, вы грек, ваша страна – член НАТО, и вы имеете право знать.

Судя по тону Тэлбота, открытому и расслабленному, никто не предположил бы, о чем он думает на самом деле. А он думал о том, что Андропулос живо интересуется только международным преступным миром, что ему наплевать и на Грецию, и на НАТО и что он имеет право знать лишь то, что он, Тэлбот, сочтет нужным ему сказать.

– Этот самолет – американский бомбардировщик, он нес смертоносный груз, в том числе водородные и атомные бомбы, почти наверняка предназначавшиеся для ракетной базы НАТО где-то в Греции.

Выражение лица Андропулоса, поначалу ошеломленное, быстро сменилось мрачным пониманием.

– Мы можем лишь догадываться, что послужило причиной катастрофы. Это мог быть взрыв двигателя. С другой стороны, самолет мог нести различное оружие, и какое-то из них – очевидно, неядерное – могло выйти из строя. Мы этого не знаем,