свободные минуты — в жадном предвкушении выбирать театр и спектакль, поход на который опять непременно сорвется, потому что будет какое-то новое важное и срочное дело.

— Вот в Вахтангова… — продолжил он.

— А в Театре кукол «Кошкин дом», — хмыкнул я.

— Нет, это я уже перерос. Но в…

— Слушай, Немирович с Данченко ты наш, заканчивай. Лучше скажи, что тебе еще Евдокия поведала. И как ты с ней общий язык нашел?

Добрынин неохотно отодвинул от себя газету и пожал плечами:

— Да нормальная женщина оказалась на поверку. Вполне общительная и откровенная.

Я только хмыкнул, так как знал причину этой откровенности.

Так уж получилось, что Добрынин быстро обернулся с командировкой, вернувшись на два дня раньше меня. Пришел к выводу, что к разведывательной деятельности задержанные в Вийске-13 отношения не имеют и будут отвечать за военные преступления. По возвращении сразу вклинился в работу. Ему достался самый склочный участок — общение с женой Кутяпы.

Та пребывала в изоляторе в Лефортово как соучастница в антисоветской деятельности. Столько лет поддерживать связь с мужем, находящимся на нелегальном положении, — это не просто ошибка или проступок. Это преступление.

Ее вначале наскоро допросили и оставили в покое. А Добрынин взялся за нее со своим фирменным неудержимым напором и с предельной дотошностью.

Евдокия сначала пыталась по привычке давить голосом и угрозами. Потом впала в истерику. Чуть ли не билась о стену.

Добрынин, хоть и почитатель изящных искусств, но в остальном парень простой и не видевший между подозреваемыми особой разницы по половой принадлежности, спокойно поглядев на эти фокусы, просто залепил допрашиваемой страшенную оплеуху. Когда визга стало еще больше, залепил следующую, еще тяжелее, так что женщина едва не лишилась чувств.

И произошло сказочное превращение жабы в принцессу.

Когда Евдокия приобрела способность к конструктивному диалогу, Добрынин ей доходчиво объяснил, что такое недонесение и соучастие в измене Родине. И какая она, 58-я статья.

— Там ныне вплоть до расстрела. На твою подлую антисоветскую морду, конечно, плевать, а вот ребенка жалко — в детдом пойдет и матери больше не увидит.

Прикинув перспективы, Евдокия стала петь. При этом, естественно, не забывая жаловаться на свою пропащую жизнь.

— Думаете, товарищ чекист, мне в радость было десять лет это ярмо тянуть! Этот якобы муж! Ждать, когда он придет. И когда не знаешь, зачем он придет — придушить тебя или приласкать. Он же не человек был. Он черт настоящий. Из тех, кто если завладел тобой, то никогда не отпустит. Так и будет держать за горло, едва давая дышать.

— Но вы ведь тоже не промах, — усмехнулся Добрынин, перешедший опять на вы. — Отчаянья и смелости вам не занимать.

— Да какой там! У меня колени дрожали, едва я только его увижу. Даже не помышляла что-то поперек сказать.

— То есть любви не было?

— Была, была. — Глаза ее на миг затуманились, но тут же она встрепенулась, вспомнив, где находится и по какому поводу. — Ну какая может быть любовь к врагу советской власти! Только страх!

Она активно начала сотрудничать. Притом выдавала все, о чем даже не просили, всем своим видом выражая желание помочь органам.

Плохо только, что знала она о делах мужа слишком мало. Виделись они периодически, где-то раз в месяц, выбирая тайные места встреч. Наверное, все эти таинства, неопределенность, нервный накал, терпкий привкус риска являлись причиной того, что за многие годы их страсть так и не угасла. Пребывание на грани сильно обостряет все чувства. Их все так же тянуло друг к другу, как много лет назад.

О том, чем занимается, Кутяпа не распространялся. Только иногда проговаривался:

— Коммуняк гноблю. Они обо мне еще услышат.

А однажды находился в каком-то смурном состоянии, как пьяный, хотя вообще не употреблял спиртное. Бормотал что-то невнятное. Потом совсем забылся и выдал:

— Не знаю, когда снова встретимся, женушка моя. Что будет, как сложится. Ох, Евдокия, работа горячая подкатила. И в груди у меня все так и крутится, так и вертится. Чую нехорошее. Но работу ведь делать надо.

— Да что у тебя все работа какая-то! — возмутилась Евдокия. — Когда ты с ней разберешься?

— Работа эта, скажу тебе, не для средних умов. Ты попробуй лабусам манекен отправить через всю страну. — В его голосе появился оттенок самодовольства. — Да еще упаковать, чтобы никто не придрался.

— Какой манекен? Каким лабусам?! — удивилась Евдокия. — Ты что, в магазин женского платья устроился?

— Скорее в агентство международных перевозок, — усмехнулся Кутяпа. — С хорошим таким окошком.

— Какое окошко?!

— Которое дядя Кястас держит на Сером Берегу.

— Какую-то несусветность ты городишь.

— Сказки Венского леса это все, — встряхнул головой и скривил губы в натужной улыбке Кутяпа, которого нелегальная жизнь сильно культурно обтесала. — Забудь. Это не для твоих ушей. Это моя тяжкая забота. Которую мне и тянуть.

Все, что касается этого разговора, Добрынин подчеркнул аж двумя красными черточками в протоколе допроса. Он прекрасно понимал, насколько это серьезно. Окно — так называется дырка в госгранице для контрабандистов и шпионов. Когда нужно перетащить что-то на эту или на ту сторону.

Манекен, Серый Берег, дядя Кястас. И окно. Мы с Добрыниным битый час сидели, пытаясь разгадать этот кроссворд. И у нас в итоге что-то получилось. Только картина нарисовалась, мягко сказать, необычная.

— Представляю, что тебе полковник скажет, — хмыкнул Добрынин в предвкушении.

— Что скажет? Вместе пойдем. Вместе и послушаем. Для одного меня это слишком тяжелые переживания. А тебе и в Театр сатиры ходить не надо. Полковник нам представление устроит лучше театрального.

— Скорее тогда театр драмы и комедии, — кивнул капитан. — Пошли…

Не откладывая дела в долгий ящик, мы отправились к Белякову с докладом. Там я заслужил, естественно, дружеский заботливый совет:

— Показался бы ты врачу, Ваня. А то все горишь на работе, не жалеешь себя. Вот и перегрелся.

— Ну все же…

— Дерзайте, массовики-затейники, — отмахнулся от нас Беляков. — Посмеемся вместе, если вы правы окажетесь.

— Мне еще встреча с Сергеем Сергеевичем нужна, — попросил я.

Беляков задумался. Нахмурился. Потом поморщился:

— Экий ты прилипчивый. Ладно, попробую… Если он еще на месте, а не там…

Глава 36

Решил я, как и начальник, утро начинать с газеты и политически развиваться. Развернул свежую «Правду».

Что там у нас? Движение за запрет атомной бомбы ширится во всем мире — готов поклясться, что наши всячески подогревают его. Китай воюет — безуспешные налеты гоминдановской авиации на Шанхай. Индию лихорадит. Притом не только в политике. Свадебная резня в Найнитале. Пьяный солдат-гуркх зарубил отточенным мачете двадцать два гостя. Взбесило