примирился с моей склонностью совать свой нос в дела незнакомых людей (чего, надо сказать, сам он никогда не делал) и вытаскивать на свет их неприглядные и кровавые тайны.

А в прошлом году Маркус наконец завершил свой труд в библиотеке и получил место постоянного преподавателя в колледже Роббена.

Мы встретились с ним за ленчем в симпатичном ресторанчике недалеко от кампуса, который отличался сносной едой и почти студенческими ценами. Приехав на полчаса раньше, я воспользовался случаем еще раз прогуляться по территории колледжа, раскинувшейся на сотне акров16 в предгорье Сан-Рафаэль, восхитившись архитектурным ансамблем факультетских зданий, построенных в начале века в псевдотюдоровском стиле. Я посещал колледж уже второй раз и снова во время каникул, поэтому дорожки и лужайки были почти безлюдны. Хотелось бы мне хоть раз оказаться в Роббене в разгар учебного семестра, увидеть, как по-настоящему функционирует этот скромный бриллиантик частного образования.

Как я и предполагал, Маркус некоторое время приходил в себя, узнав, что на этот раз мне требуется консультация, весьма далекая от литературы.

– Но я практически ничего не могу тебе рассказать о Кристиане Роббене, тем более о его отце, – наконец забормотал он. – Ты же знаешь, я сам недавно стал полным профессором. Не могу сказать, что я часто вращаюсь в кругах заведующих кафедр, декана и тем более попечительского совета колледжа. Мы общаемся по работе, в лучшем случае, получаю формальное приглашение на какое-то мероприятие. К тому же Кристиан Роббен возглавляет кафедру юриспруденции, а это совсем не моя область.

– Но что-то же о нем говорят в ваших кругах.

– Ты хочешь, чтобы я пересказал тебе слухи?! – от изумления Маркус не донес бокал до рта.

Я испугался, что он прямо сейчас уйдет из-за стола и больше никогда не захочет со мной общаться.

– Я не имею в виду грязные сплетни. Просто колледж носит имя Роббена, а Роббены активно участвуют в его жизни. Какое-то мнение о них должно сложиться.

– Кристиана все уважают, – медленно произнес Маркус. – Он действительно известный ученый в своей области. Студенты его кафедры успешно продолжают обучение в «Лиге плюща». Правда, говорят… я слышал… что он не очень хороший руководитель.

– Как это?

– Ну, должность заведующего во многом административная. А он манкирует этими обязанностями. Запаздывает с учебными планами, пропускает собрания, мало общается с преподавателями. Даже пробиться к нему на прием довольно сложно. Думаю, многие будут рады, когда Кристиан оставит свой пост, чтобы баллотироваться в Конгресс.

– И никому не кажется это странным?

– Нет, – пожал плечами Маркус. – Кристиан Роббен без ума от законов, наверное, ему давно хотелось заняться законотворчеством. Прости, я ничего в этом не понимаю. Вот Алана Роббена я знаю намного лучше. В этом году он взял мой курс по Джону Мильтону.

– Подожди, Алан – это сын Кристиана? Он тоже учится в Роббене?

– Да, на втором курсе. Все никак не может определиться, что же его интересует. Увлекается английской литературой, поэзией, философией, театром, журналистикой. Гуманитарно всеяден. Но совсем неглупый юноша, хотя и с непомерным самомнением. Убежден в собственной гениальности, явно считает себя умнее многих профессоров.

– Сколько ему?

– Девятнадцать, скоро будет двадцать.

– Ну, в таком возрасте это совершенно обычное поведение. Особенно для отпрыска выдающегося семейства.

– Ты знал, что Алан… усыновлен? – выдавил из себя Маркус, покраснев, как рак.

Настала моя очередь звякнуть вилкой о тарелку. Впервые на моей памяти Маркус по собственной воле сообщил о ком-то личную информацию.

– Нет, не знал. А ты откуда знаешь?

– Болтали на факультете. Как я понимаю, Кристиан Роббен и его жена особо и не делают из этого тайны. И сам Алан знает, что он не Роббен по крови, оттуда и заносчивость на грани позерства.

– Да какая разница? Если он усыновлен официально, то имеет те же права наследования, что и его кузина Пиппа.

– Тут все немного сложнее. Мне кажется, у Роббенов есть какие-то династические закидоны. Может, это повелось еще со времен старого Кристиана Роббена, прадеда, который приехал в Калифорнию из Новой Англии в прошлом веке. И он же основал наш колледж. Они серьезно относятся к себе как к белой кости, будто какие-то старые европейские аристократы. Очень носятся со своей фамилией. Наверняка, в той голландской деревне, откуда они родом, все веками женились на родственницах. Просто потому что других невест не видели, а теперь Роббены считают это чуть ли не признаком королевского дома. Хотя ты знаешь, что на самом деле означает «Роббен»?

– Нет.

– Тюлень.

– Забавно. Может, их предок, который первым получил фамилию, был голландским китобоем?

– Весьма вероятно. Или эта фамилия в какой-то момент образовалась от имени Роббе. Тоже ничего особенного. На самом деле, у голландцев почти нет настоящей аристократии. Все эти «ван» и «де» означают лишь место, откуда человек родом. Например, моя семья из города Ренна или его окрестностей. А фамилия Де Бур буквально означает «с фермы». То есть предок ее обладателя скорее всего был простым фермером, больше ничем соседям не запомнившимся.

– А вот этот художник… Ван Дейк? Его имя значит то, что я думаю?

– Да. Парень с дамбы17.

После этого лингвистического экскурса Маркус вроде бы немного пришел в себя и перестал смущаться из-за того, что рассказал мне личную информацию о постороннем человеке, но я решил его дожать.

– Скажи, а то, что тебя взяли в колледж Роббена, как-то связано с твоим голландским происхождением?

– Вполне допускаю. У меня были… эм… некоторые проблемы, вынудившие меня прервать академическую карьеру. А потом я рассылал заявки на поступление в аспирантуру различных университетов. Но везде… почти везде… не было места. Знаешь, английская словесность елизаветинского периода не самое популярное направление в Америке, к тому же таких аспирантов и докторантов в колледжах достаточно. И тут подвернулась работа в библиотеке, что давало мне возможности для самостоятельного исследования. А потом пришел ответ из Роббена. Как я говорил, я не был знаком с семейством основателей лично и с тех пор мы беседовали с мистером Роббеном только на официальных приемах. Но глава кафедры мне как-то намекнул, что совету попечителей понравилась моя фамилия и биография. Во всяком случае, большая ее часть.

Маркус достал свою любимую гвоздичную сигарету, и я отчетливо видел, что он только и мечтает о том, чтобы покончить с неловким разговором и сбежать. Возможно, в свою уютную преподавательскую квартиру.

За все годы знакомства я никогда не был у Маркуса дома. И это было неплохо, во всяком случае для меня. За исключением Аманды, с которой я чувствовал себя комфортно в