такой вклад за упокой сделала, а батюшка вчера на проповеди так про муслимов этих страшно говорил…

Ну да меня это пока не коснулось. И верно — хватит прятаться. А если и двинутся против меня черноризцы всей силой — так давно пора застоявшуюся кровь разогреть. Тем более, что это ж война бескровная…

— Так а что ж домам тем не стоять, коли я сам за ними приглядываю? — Я себе еще чаю налил, откинулся вольно. Мол, нипочем мне все ваши намеки.

— За всей деревней? — У Лики глаза округлились. — Один? А зачем?

— Жду, когда хозяева вернутся. — Я плечами пожал. — Что ж тут странного?

— Да не под силу это одному человеку! — выпалила Лика. — Как так можно? И поля, и огороды — тоже вы?

— Тоже.

Переглянулись они. Ясно, что ни единому слову не поверили.

— Ежели за домом постоянно следить, не запускать — так и трудов-то особых прикладывать не приходится… — я добавил.

Пресеклась беседа. Не ожидали они, верно, что я так просто, в лоб, им все выложу. Интересно, что дальше станут делать.

Лика поднялась первой — судя по всему, она, а не Ярослав, была главной в этой компании.

— Спасибо за хлеб, за соль. Спасибо этому дому, пойдем ко другому…

— Да куда же вы пойдете? Оставайтесь. Горниц у меня две. Не стесните…

— Невместно нам в доме без святого образа ночевать, — мрачно проговорил Ярослав.

Я пожал плечами.

— А по мне крыша над головой есть — и ладно!

— Сказано — не хлебом единым… — насупился было парень, но Лика (она-то, видать, поумнее оказалась) за рукав его дернула — молчи, мол, дурак, все испортишь…

— Спасибо-спасибо, — скороговоркой, — так и сделаем, Михаил Андреевич, не сомневайтесь… Мы тут погулять хотели бы… Рюкзаки вот только бросим — и пойдем… — А сама на меня выжидательно смотрит: не схвачу ли за руку? не начну ль отговаривать?

— Ну, так и отчего же не погулять? — я пожал плечами. — Да только что ж по нашей деревне ходить-то? Два десятка изб пустых, запертых да заколоченных — что в них интересного?

— А вот нам и интересно, как это вы их в сохранности содержите, внутрь не входя? — приняла вызов, молодец, Лика, уважаю. И каким ветром тебя только в невесты Божьи занесло?

— Да вот так и содержу. Когда крышу подлатаю, когда еще что по мелочи сделаю… — Я дразнил ее и она это чувствовала. Ничего-ничего, раз такая смелая — пройдись-ка по деревеньке нашей в сумерках… а то еще на Мохово Болото сходи — там, где Моховый Человек под луной бродит-вздыхает, на судьбу жалуется… Не знаю, поможет тебе тогда молитва твоя, девонька, или нет… Хотя — говорят, что у кого из них вера и вправду есть, так на многое способны.

Вот мы и проверим, на что. Рюкзаки они и вправду во второй горнице оставили — и шасть — шасть на улицу. Ну, мне за ними следить недосуг — по хозяйству дел полно…

По деревне они долго лазали. Все дома, гляди-ка, обошли, ни одного не пропустили. И чего только вынюхивали? Что тут у нас вот так, с наскоку, вынюхать можно?

Я с огородом покончил, топор прихватил, гвоздей там всяких, и прочего — и тоже на улицу. Гости мои как раз перед избой бабки Васюшки застыли. Ну застыли и застыли, мне-то какое дело? А потом смотрю — Лика, не стесняясь, рубаху расстегнула, за крест нательный, с шей его не снимая, взялась — и что-то нараспев тянет, ровно молитву. Ярослав рядом и — клянусь Перуном! — стоял он так, словно в руках автомат держа и поминутно ожидая, что кинется на него кто-то…

Почуяли неладно.

Но да мне-то что, я иду себе, насвистываю, топориком так слегка помахиваю… Далеко до гостей моих было, нипочем бы обычному человеку не разобрать Ликиных слов — а я вот разобрал и, верите ли, нет — пробрало меня от них до самой печенки. Вот ядрена кочерыжка, знает девка свое дело, не зря ее отец-настоятель главной поставил, ко мне отправляя… умный, видать, черноризец, мозги жиром еще не заплыли…

Потому как не имели слова Лики ничего общего ни с «Отче наш», ни с «Богородицей», ни вообще с какой-либо молитвой. Заклятие это было, именем их сильномогучего Бога запечатленное заклятие, изгоняющее бесов. Так вот в чем оно дело-то, значит… Да, смекнули умные головы, что не с хоругвями да святыми образами ко мне в гости ездить надобно, а присылать вот таких… «Верные, не знающие сомнений», — не про таких Стругацкие Аркадий с Борисом писали, да уж больно точно сказано. Потому как Изгоняющий хоть с малейшим сомнением — уже не изгоняющий.

Так что гости у меня оказались и впрямь знатные. «Экзорцисты» по-импортному, «бесов изгоняющие» по русскому строю. И притом из лучших — потому как не требовались ей, Лике сей окаянной, ни молебствования, ни ходы крестные, ни святая вода, ни образа… Ничего, кроме нательного креста да веры ее. И правильно, потому как со всеми другими я бы справился… Ух, молодец же ты, настоятель неведомый, быстро соображаешь, хорошо, толково… Жаль только, нельзя тебя теперь в живых оставлять. Больно много знаешь… или же слишком о многом догадываешься.

Меня завидев, Ярослав качнулся навстречу. И — не шагнул, не прыгнул, а как-то очень плавно, мягко потек навстречу.

— Стойте! Нельзя сюда! — он выбросил руку, то ли стремясь задержать, то ли предупреждая… Я отшвырнул его в сторону — одним ударом, как встарь, как в лихом кулачном бою на льду Волхова, когда сходились Славенский Конец с Плотническим… Хоть и обучен ты, паря, новомодным своим штукам, когда одним пальцем стену бетонную пробивают, а против настоящей силы тебе, видать, еще стоять не приходилось.

Ярослав всхлипнул и осел.

Лика не обернулась — тянула и тянула на одной ноте свое тягучее песнопение; а там, в Васюшкиной избе — я знал — катается сейчас по полу, корчась и тонко визжа от боли, мохнатый серенький клубок, и торчащие руки-ноги бессильно колотятся о доски. И не он один. И в бане, и в овине, и на гумне, — всюду кричат, исходят одному мне слышным воплем те, кто мне помогал. И — кому помогал я. Помогал и оберегал…

Домовой не выдержал. Да и не мудрено: вера в Лике чувствовалась такая, что, казалось, скажи она сейчас, за неимением горы, дальнему лесу: «Иди и встань рядом!» — послушаются деревья, и вся армия лесных хозяев ничего не сможет сделать.

Домовой не выдержал. Он внезапно возник