class="p1">— Погоди немного, покуда небо кружиться в глазах перестанет, да и ступай на воздух, — велел знахарь. — Ветерок приведёт в себя, ты ведь, глянь-ка, бледная, как тень, одни глаза. Да и я пойду…

Александра невольно улыбнулась такому сравнению. Когда он вышел, переоделась в белое льняное платье с алыми рукавами, затянула широкий шёлковый пояс, поверх волос надела тонкое очелье: короткие пряди выбивались бы на ветру и падали на глаза. Набросила на плечи пуховый платок и вышла на крыльцо, что вело с чёрного хода. Не хотелось на глазах у всех стоять, чтобы шептались за спиной.

Прохладный осенний ветер действительно скоро привёл в чувства. Осень уже медленно, будто нехотя уходила со двора, уступая место зиме. Деревья облетели и, обнажённые до самых тоненьких веток, стояли, покачиваясь на ветру. По лужам то и дело пробегала лёгкая рябь, солнце садилось, заливая низкие пушистые облака румяным багрянцем. На улице пахло гарью, пожухлыми листьями и мокрой землёй, ветер приносил с окраин холодок и запах реки. Где-то вдалеке залаяла собака.

Прислонившись спиной к резной деревянной свайке, княгиня задумчиво смотрела вдаль. Минуло уже почти полсолнцеворота с той поры, как полоцкий князь взял её в жёны. Немного воды утекло с тех пор, но Александра понимала, что она сама сильно изменилась. Она больше не боялась мужа, чувствовала, что любит его, хоть и сама себе в том не даёт отчёта. Ребёнок, которого она теперь носила под сердцем, сынишка её и Всеслава, будущий княжич, совсем другой её сделал, хоть и на свет ещё не появился. Да и про людей вокруг зря она плохо думала, они признали её, полюбили, хоть она сама и не догадывалась.

Неожиданный стук двери и негромкий, встревоженный оклик заставил княгиню вздрогнуть и обернуться. Девчонка солнцеворотов тринадцати от покрова выбежала на крыльцо, где она стояла, и вдруг бросилась перед ней на колени.

— Александра Вячеславовна… Матушка… — захлёбываясь рыданиями, девчонка утирала слёзы. — Помоги, защити, только к тебе одной и могу пойти… более не к кому!

Александра протянула ей руку, помогла встать и ласково притянула к себе. Девочка уткнулась в её плечо, с трудом подавила всхлипы. Княгиня погладила её по голове, успокаивая: она знала, только с теплотой нужно к людям, особенно — если им нелегко пришлось.

— Ну что ты? — негромко спросила княгиня, когда девочка, наконец, отстранилась. — Что с тобой?

— Сказывают, что отец мой виновен во всех бедах, — вздохнула девчонка. — Что, мол, грамоту с изображением пути к Новгороду хочет передать князю Изяславу. Что тебя отравить хотел… — с этими словами она опустила голову, потеребила витой поясок и вдруг снова вскинула глаза на Александру. — А это не он, не он, я знаю! Его и в граде-то, верно, нет, как уехал давеча, так и не воротился!

Неприятное чувство кольнуло где-то под сердцем, так, что княгиня даже взгляд отвела, закусила губу, раздумывая. Сколько она сотника Радомира знала, тот был добрым человеком. Среди гридней его уважали, да и Всеслав у него нередко совета спрашивал, а он и рад помочь. И с нею самой всегда ласков был, как с дочерью, и не верилось Александре в его вину.

— Чего ж он сам не придёт да не поговорит начистоту? Никак не вернётся, будто прячется от нас. Если невиновен, с чего бы?

— Если бы я знала, — вздохнула Милославка уже тише. — Я бы и сама к князю пошла, да только кто меня слушать станет, — она шмыгнула носом и вытерла сползающие по щекам слёзы. — Что ему за дело до девчонки, скажет — батьку покрываю, и оба виновны будем…

— Ну, будь по-твоему. Поговорю я с ним, — Александра мягко улыбнулась и погладила Милославу по плечу. — Не убивайся ты так, всё образуется. Беги домой. Да молись Богу, чтоб помог отцу твоему. На всё воля Господня.

Тонкое, загорелое лицо девочки просветлело. В тёмно-карих, почти чёрных глазах сверкнула лёгкая робкая улыбка.

— Спасибо, матушка Александра Вячеславовна, — прошептала Милослава, поклонившись в пояс, и, спрыгнув с крыльца, побежала за ворота. Александра долго ещё стояла и рассеянно смотрела в ту сторону, где мелькнула алая холщовая юбка между деревьев.

Молись Богу, чтоб помог отцу твоему. На всё воля Господня.

Радомир Евсеич от княжеского подворья жил недалеко: всего семь изб, и дорога домой была недолгой, но Милослава побежала кружным путём: через северную часть города, где строились новые избы и церковь. Первый на всей Руси храм Святой Софии, как в далёком Царьграде — его ещё отец Всеслава, князь Брячислав, строить начал. По его приказу из Византии прибыли мастера, изографы, но работа застопорилась: князь Брячислав собор строить не спешил, а после его смерти не до того было. И храм уже белел среди деревьев широкими апсидами и нефами, даже купола поблёскивали, но службы там шли не каждый день: только когда была возможность и когда не шло строительство.

Милослава остановилась перед тяжёлыми воротами собора. Вечерняя служба ещё не началась, да и неизвестно было, стоит ли её ждать. Ранняя осенняя заря уже догорала, казалось, солнце купается в реке, разбрызгивает мутно-багряные лучи на сизые облака. Девочка осторожно коснулась рукой двери: дерево было тёплым и пахло лесом. С иконы над дверью, словно свысока, смотрел Господь — Милослава осенила себя крестным знамением, положила поясной поклон, а потом толкнула дверь и на цыпочках вошла.

В храме она была одна. Стоило переступить порог и войти в притвор, как её окутала тишина, насквозь пропитанная ароматом тающего воска, ладана и курящихся благовоний. Перед некоторыми иконами стояли зажжённые свечи: видно, кто-то заходил в храм до неё, или же это ещё не догорели оставшиеся с утра. Милослава медленно прошла вглубь собора, глазами отыскала икону Богородицы, опустилась на колени.

— Пресвятая Дево, Мати Господа вышних сил, небесе и земли Царице, града нашего Всемощная Заступнице! Приими…

— Погоди молиться. Иконы покуда не готовы.

Милослава вздрогнула, прервала молитву на полуслове и вскочила на ноги, дыша часто и испуганно. Из-за высокой колонны выглянул юноша солнцеворотов шестнадцати в простой рубахе из серой льняной ткани и широких портах, подвязанных под коленями. Несмотря на то, что на улице было холодно и из-за приоткрытой двери ощутимо сквозило, он стоял на каменном полу босиком. Его светлые волосы цвета спелой пшеницы, подхваченные широким тканым очельем, доходили до подбородка, не по-мужски узкого и мягко очерченного.

— Нешто можно так