Адриан молча протянул парню тяжёлый наперсный крест. Дмитрий поклонился, коснулся губами холодного металла и поспешно исчез. Всеславу больше не о чем было говорить со служителем, и, всё так же держа супругу за руку, он направился к выходу с подворья храма.

Вечер выдался на редкость тёплый для конца осени. Кое-где уже лежал снег, и с высокого берега было слышно, как несёт свои воды на широких плечах Двина. За дорогой на Менск в неё входил приток — небольшая, неширокая речушка Полота, а дальше, ближе к Киеву, — Друть, и потом две сильные, мощные реки — Днепр и Двина — сходились, сливались воедино и вместе катились к Русскому морю, к славной Византии. Из-за деревьев было видно край песчаного берега, чуть припорошённого белым пушистым снежком. Погода стояла тихая, безветренная, и река была словно чёрное стекло: тёмная и прозрачная. Александре вспомнилось невольно, как они с Всеславом, тогда ещё только помолвленные, подъезжали на лошади к самому краю обрыва, а потом спускались вниз, к неровной кромке воды. Это было так давно, а кажется, едва ли не давеча…

Так и сейчас. Они остановились рядом, под высоким облетевшим ясенем. Тонкие изгибы ветвей изрезали чёрный покров неба, и сквозь густые клочья облаков нет-нет да и проглядывал серебристый свет. Александра слышала россказни о князе-оборотне, и она невольно подняла взор, взглянула на луну — та была полной, круглой, гладкой со всех сторон. Мелькнула и снова скрылась за облаками… Конечно, всё это сказки. Глупые слухи, неведомо кем распущенные. А Всеслав стоял рядом с нею, живой, настоящий, в волка обращаться не собирался, только чуть заметная улыбка блуждала по тонким поджатым губам его, словно он улыбался каким-то своим мыслям. И вдруг, почувствовав пристальный взгляд девушки, он развернулся к ней, взял за плечи и притянул к себе. Александра доверчиво прильнула к нему, обняла крепко.

— Ты чего такая бледная? И дрожишь вся… Нето испугалась?

— Не испугаешься тут, — вздохнула Александра. — Когда он прямо у тебя за спиною стоит, а я всё вижу, да сделать ничего не могу, равно как к месту приросла. Сама бы кинулась его удерживать, да только нельзя мне в храме к вам подходить…

— Нелегко нам сейчас, — задумчиво промолвил князь, рассеянно глядя в темноту. — Никому не легко. Мои же люди против меня идут. Те, кому верил, как себе, предали. Правду Тимофей Олексич сказал когда-то: враги кругом, а друзей по пальцам перечесть — не собьёшься. Да и я тоже хорош: на своего гридня меч поднял… Отцу Адриану худое сказал, — он тронул свой маленький нательный крест, провёл пальцем по чёрному витому шнурку. — И ты ведь захворать могла, упаси Боже… И как ведь ловко у них всё выходит! — Всеслав криво усмехнулся, сам не заметил, как крепче сжал руку Александры. — И прямо у меня на глазах! Ничего, даст Бог, Радомир скоро воротится. Не сгинул же он, в самом деле. За всё ответит…

Александра прислушалась к себе. Недавний случай не навредил ей, только напугал всех, кто знал об этом. Ей сейчас была одна забота — сынишку сберечь, а для этого надо и самой поберечься.

— Не нужно! — она испуганно взглянула супругу в глаза. — Я тоже не думаю, что он виновен. Милославка, дочь его, говорит, что это чьих угодно рук дело, только не отцовых. Да ведь и ты с ним дружен был, и со мною он завсегда был ласков. Сам посуди, что ему за резон тебе худое делать? Не нужен ему ни стол полоцкий, ни власть над нами, ничего ему не нужно. Он тебя как сына любит. И меня — как дочь. И ты ведь мне сам рассказывал: он первый тебе помогал, он и при отце твоём…

Забывшись, девушка заговорила горячо и спешно, словно стараясь удержать бьющуюся в голове мысль. И вдруг умолкла, оборвала речь свою, столкнувшись с посуровевшим взглядом князя.

— Дмитрий, тот самый паренёк, что на колокольню полез, давеча мне сказывал, что у Милодара нашли золотой перстень с филигранью. Его хотели к грамоте приложить, да то ли позабыли, то ли не успели. У нас в Полоцке златокузнецов немного, догадаться, чья работа, нетрудно. Этот перстень делал мастер Ефрем, тот, что Митьку учит, вот Митька работу мастера и узнал. Степан, сотник мой, говорил с ним. Рассказал Ефрем немного, но не пусто. Заказывали ему тот перстень, кто-то из моих гридней. На Радомира не указал, но… Такие перстни не пару гривен стоят. А у бояр моих — золото. К тому же, у жены его такие же кольца височные видали. Радомир заказал, а на что ему — Бог ведает.

— Не веришь ты ему? — в отчаянии выдохнула Александра. Тут же вспомнились печальные глаза Милославы, и то, как девчушка готова была на колени перед нею броситься, лишь бы она за батьку её заступилась.

— Не знаю, ласточка, — Всеслав нахмурился, привычно взъерошил тёмные русые кудри. — Не знаю. Я уже и сам себе с трудом верю.

Всеслав снова прижал её к себе, укрыл своим плащом. Она спрятала лицо у него на груди, и он чувствовал её дыхание, сбитое и взволнованное. Перепугалась, ласточка… Это им, воям, не страшно, они и не такое видали, когда ходили в походы вверх по Ловати, к Ладоге и племенам води. А ей, выросшей в заботе родителей и четверых старших братьев, за прялкой да ткачеством на тоненьких дощечках, это неведомо и оттого страшно. Уберечь бы её, спрятать от всего, да только как убережёшь, когда и сам ходишь по острому лезвию?

Глава 7

ВРАГИ И ДРУЗЬЯ

«И чёрт меня дёрнул на колокольню забраться? Не то иначе не мог предупредить», — Дмитрий раздосадованно пнул подвернувшийся под ногу камень. Тот с глухим постукиванием проскакал по дорожке и утонул в песке на обочине. Вокруг было уже темно и очень тихо, даже собаки не лаяли и не квохтали во дворах сонные куры. Небо опустилось низко, словно натянувшись на крыши домов, большая белая луна щерилась из-за длинных рваных облаков. Дмитрий с неудовольствием покосился в сторону собора: целую службу сверх вечерни один на коленях отстоял, отмаливая неизвестно какой грех, и всю седмицу ещё так оставаться. Верно князь сказал: перед Богом он, может быть, и нагрешил, а перед людьми — ни