Всеслав обернулся к одному из своих дружинников, стоявших подле, выхватил у него меч. Даже в полумраке собора было видно, как он побледнел, как исказились гневом черты лица его, не красивого, но приятного. Старик-митрополит подоспел вовремя, перехватил его руку.

— Стой! Остановись, сын мой! Грех в храме кровь проливать, великий грех!

Князь глубоко вздохнул, прикрыл глаза, а потом снова взглянул на отца Филиппа.

— Хорошо. Грех так грех, — и обернулся к заговорщику: — Пошли!

Служба была прервана безвозвратно, да люди уже и не могли бы к ней вернуться после произошедшего. Река прихожан хлынула на паперть. Всеслав и Бажен, окружённые дружинниками, тоже взявшими в руки оружие, вышли из притвора и спустились со ступеней. Шуму не убавилось, люди выкрикивали что-то неразборчивое в общем гуле, только Всеслав понимал, что никто его за решение не осуждает.

— В спину бить — не дело, — промолвил он негромко и спокойно, но все знали, что скрывается за этим нарочитым спокойствием. — Хочешь честного боя — давай. Чтобы не в храме. И чтобы дети малые не видали.

Бажен стоял напротив него, вертя в руках свой клинок, и глядел в землю. Люди притихли в ожидании его ответа, но он молчал. Тишина повисла над собором, только не благостная и не умиротворённая, как обыкновенно бывало после служб.

— Что молчишь-то? Подло прятаться, как лис в нору по осени. За дела свои отвечать надо. Бога ты не боишься и людей, так хоть перед собой честен будь, — Всеслав снова посмотрел на него в упор, а потом мельком оглядел столпившихся на почтительном расстоянии людей и увидел Александру. Жена стояла совсем рядом, и он видел, как ей страшно, но держалась она спокойно и гордо, только в широко распахнутых глазах застыл испуг.

— Дайте ему меч! — наконец приказал князь. Боярин Андрей выхватил у Бажена клинок, сунул ему в руку свой меч и с силой толкнул вперёд. Всеслав сбросил плащ и подошёл к своему противнику на несколько шагов, на расстояние вытянутого лезвия.

— Княже… — Бажен, наконец, поднял голову и взглянул на Всеслава почти жалобно. — Я…

— Нет, — перебил он. — Биться, так по-честному.

И сделал первый выпад.

Они были почти на равных: князь и дружинник, оба сильные, ловкие, прекрасно обученные ратники. Вокруг стало до звона тихо, только тонкий слой снежка хрустел под ногами и слышались звонкие удары стали о сталь, когда один клинок принимался на другой. Шаг вперёд, вправо, в сторону, наклон, удар, ещё один. Соперник довольно скоро устал, и без того напряжённый и вымотанный волнением и страхом, он уже с трудом удерживал меч и стоял на ногах. Лезвие с резким скрежетом проехалось по чужому лезвию, да так, что едва искры не посыпались. Всеслав отступил на пару шагов, заметил, что молодой дружинник уже и вправду устал, однако прерывать поединок никто из них и не думал. Всеслав управлялся с оружием лучше, да и соперник его не был готов к открытому бою. В один миг меч полоснул по плечу Бажена, тот пошатнулся, оступился и оказался на земле. Дыхание вырывалось тяжело и с хрипами. Он поднял руки к лицу, прикрывая его. Всеслав остановился; остриё его меча упёрлось в грудь соперника, но он медлил. Он мог уложить его наземь гораздо раньше, после нескольких мгновений боя, но дал ему время. Этот парень всегда был хорош в сечах, когда на ливь ходили и на ятвягов, он показал себя храбрым воем, а теперь — едва не поднял руку на него самого. И Всеслав понимал: убить его сейчас значило никогда не добиться правды.

— Да не жалей ты его! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Всё равно убьют, не ты, так другие!

Толпа готова была накинуться на заговорщика и разорвать его, но всех удерживала на месте неведомая сила. Никто не решился бы перечить князю, поэтому люди ждали его решения или поступка. И вдруг ряды собравшихся расступились, пропуская к широким ступеням паперти княгиню. Александра подошла к Всеславу, коснулась его руки своею, заглянула в глаза:

— Княже… Не бери грех на душу. Бог ему судья. Он и рассудит по правде, и виновных накажет.

Всеслав оглянулся на собор, белеющий в осенних сумерках, пристально посмотрел в глаза Александре, а потом крепко взял её за руку, вернул меч своему гридню. Другие вои уже подняли Бажена, скрутили ему руки за спиной, однако всё ещё ждали княжьего слова.

— Заприте его покуда, — хмуро велел Всеслав. — Разговор с ним ещё будет. Только пускай подумает сперва хорошенько, что отвечать станет.

И он хотел было выйти из разомкнувшегося круга, как неожиданно среди людей снова раздались шум и возня, и прямо на каменную ступеньку вытолкнули парня солнцеворотов шестнадцати от покрова в серой запылённой рубахе. Он не устоял на ногах, упал на колени перед князем и замер, опустив голову. Очелья на нём не было, светло-русые волосы упали на лицо, доходя до узкого подбородка и закрывая обзор.

— На колокольню полез, — услужливо пояснил иерей Адриан. — Службу сорвал. Пред Господом нагрешил да пред народом Божьим.

— И что? — сурово спросил Всеслав.

— Епитимью на него наложили, на семь ночей. Пускай у Бога прощенья просит.

— Вот пускай у Бога и просит, а у нас просить не за что. Не довольно ли с него Божьего покаяния?

Иерей пожал плечами, но ничего не ответил. Передёрнуло его от таких богохульных слов. Он знал, что Всеслав не молится Богу так, как православному положено. В горнице у него напротив икон — деревянный идол. Старое капище в лесу, которое давно пора бы очистить и выжечь, стоит, как ни в чём не бывало, а храм в городе уже двенадцатый солнцеворот строится, и всё никак не будет готов к освящению. И ближайшие люди князя — поганые, хоть и приходят на службы вместе с ним, всё равно своим богам молятся, упорно молятся…

Но сейчас речь шла не о том, а о парне-подмастерье златокузнеца, который нарушил привычный уклад собора. Выслушав его неловкие оправдания, Всеслав чуть заметно усмехнулся.

— Вставай, Митька. Что бы ты ни сделал, перед нами ты не виновен.

Заметив спокойную улыбку князя, Дмитрий медленно поднялся, смахнул с лица растрёпанные пряди, отряхнул колени.

— Ты мне жизнь спас, — добавил Всеслав. Юноша чуть покраснел и опустил голову. — Отпусти его с миром, честной