class="p1">– Бокер тов! – жизнерадостно приветствовал он девицу в белом халате, стоявшую за прилавком, и сразу понял, что поговорить с ней по-русски не удастся. Беспомощно оглянувшись в поисках хоть кого-то, кто смог бы перевести, Яшка окончательно осознал, что объясняться придётся самому, так как в это раннее утро никого, кроме них, в только что открывшейся аптеке ещё не было.

На протяжении последующих пятнадцати минут пантомиму, исполняемую им, можно было с одинаковым успехом наблюдать с улицы через витринное стекло и изнутри, потому что при этом не было произнесено ни слова. Привыкшая к странным выходкам репатриантов девица в белом халате терпеливо наблюдала за его ужимками, прикидывая, какое из лекарств потребовалось этому не выспавшемуся человеку в столь раннее утро. Может, от алкогольного синдрома или от головной боли – стандартных лекарств, без которых не могут обходиться новые репатрианты?

Неожиданно Яшка вспомнил, что на востоке распространён танец живота для того, чтобы привлечь внимание к этому довольно важному органу тела. Почему бы этим не воспользоваться? И тут же принялся за импровизированный и только что сочинённый «танец волос, которые нужно вымыть». За танцем девушка из-за прилавка наблюдала уже с некоторым интересом. А Яшка вошёл в раж: сперва теребил волосы пальцами, потом растрепал их и скрутил в косички, а в конце поплевал на ладони и сделал в волосах пробор, расчесав наподобие кулаков-вредителей из первых советских немых фильмов.

Наконец продавщица поняла, что от неё хотят, и достала с полки большой красивый флакон, на этикетке которого сексапильная фотомодель выжимала свои роскошные волосы, словно только что выстиранную простыню.

Прижав к груди своё первое израильское приобретение, Яшка отправился домой. А там супруги с наслаждением выкупались и смыли с себя дорожную пыль и пот, после чего радостные и умиротворённые улеглись отдыхать. С наступлением утра уличный рэп смолк, а храпевшие всю ночь соседи сверху, вероятно, отправились на работу.

Часа через полтора Яшку разбудил истошный крик. Открыв глаза, он увидел испуганную Иру, разглядывающую его волосы.

– Посмотри на себя! – охала она. – Ты что купил в аптеке?!

Из зеркала на него глядела страшная физиономия с знакомым носом, щеками и бровями, но с волосами какого-то дикого красного цвета, притом абсолютно прямыми и торчащими пучками в разные стороны. То же самое произошло и с роскошными цыганскими кудрями Иры, однако этого она пока не знала, потому что не успела посмотреться в зеркало.

– Ты во всё виноват! – безутешно рыдала она, уткнувшись в подушку. – Ну скажи, как мы теперь в Бат-Ям поедем навестить моих родственников? Мы же племянников, которые нас раньше не видели, насмерть перепугаем! Решат, что персонажи из фильма ужасов к ним домой явились…

Конечно же, ни в какой Бат-Ям они не поехали, потому что имеющимися под руками ножницами постриглись наголо, и до тех пор, пока не отросли новые волосы, ходили в вязаных шапочках, чем шокировали не привыкших к таким тёплым головным уборам местных жителей, а заодно и видавших виды братьев-репатриантов.

– А что вы хотите? – рассуждал спустя некоторое время в тёплой компании Яшка. – Иврит – язык общения, и его знать необходимо, чтобы не попасть в какую-нибудь неприятность. А без него это запросто! Могу засвидетельствовать…

Правда, на вопрос, как у него самого с ивритом, грустно качал головой и отделывался банальной и уже переставшей быть смешной репатриантcкой шуткой:

– С ивритом хорошо, без него – хуже…

2. Ульпан

Каждый новый репатриант, приезжающий в Израиль, сразу попадает в ульпан. Так называют курсы, на которых преподают основы иврита. И хоть Израиль – страна многоязычная, и любого прекрасно поймут повсюду, на каком бы языке он ни общался, знать государственный язык всё-таки необходимо. Хотя бы по одной немаловажной причине – высокооплачиваемые работы, на которые безусловно претендует каждый из приезжающих, требуют умения читать официальные документы и бегло общаться с начальством, для которого иврит родной и единственный способ общения с подчинёнными.

В ульпане сразу же идёт незамедлительное погружение в языковую среду, и даже учитель совсем не обязан владеть каким-то иным языком, кроме того, который преподаёт. Так в своё время детишек учили плавать, бросая в глубокую воду, где те побарахтаются, побарахтаются – и выплывут. Утонуть им, конечно, не дадут, но и сильно помогать не станут – полагайся, братец, на свои силы.

В Яшкиной группе было около двадцати человек, и все русскоговорящие, за исключением одного. Это был пухлый здоровенный дядька, внешне очень похожий на известного голливудского киноактёра Омара Шарифа. Но наш красавец был отнюдь не из Голливуда, а из экзотического Уругвая. Звали его Давидом.

Поначалу среди «русских» он чувствовал себя довольно скованно по двум причинам. Во-первых, никто в группе не разговаривал по-испански, поэтому найти себе собеседника долгое время не удавалось. Во-вторых, оказалось, что иврит он учил ещё в Уругвае, до приезда сюда, и всё, что наши соотечественники постигали сейчас в трудах и мучениях, было для него давно пройденным этапом. То есть он просто откровенно скучал на занятиях. Вдобавок ко всему у Давида был громадный недостаток: из-за речевого дефекта он выговаривал слова крайне невнятно – раскатистые «р» тонули в вязкой шипящей каше остальных звуков. В итоге выходила какая-то размазня из слов, приправленная острым перчиком чили. Давид чувствовал это, и каждый раз, когда приходилось что-то говорить, его громадные маслины-глаза выражали неподдельную муку и страдание. Как у того же цивилизованного белокожего колонизатора, попавшего в племя диких африканских людоедов, каковыми в его глазах несомненно были мы.

Даже спустя месяц, когда все в группе худо-бедно уже извергали какие-то относительно связные фразы на иврите, его почти никто не понимал из-за этой словесной каши. Единственным, кому удавалось что-то разбирать в этом буйстве звуков, оказался, как ни странно, Яшка. Поэтому, когда Давид хотел кому-то что-то сообщить, всегда тащил его за рукав и жестами просил помочь.

Очень скоро все узнали его печальную историю о том, что в Израиль он приехал вдвоём со своим престарелым дядюшкой, который сейчас из дома почти не выходит, и всё хозяйство целиком лежит на широких плечах Давида. В Уругвае у него остались жена и дочь, которые ехать с ним категорически отказались из-за того, что терпеть не могли дядюшку-самодура. Бросить же родственника на произвол судьбы Давид не мог, и теперь с явным нетерпением ожидал естественной кончины старика, которая, по его мнению, была уже не за горами. После этого он моментально вызвал бы жену и дочь. Между прочим, Яшка до сих пор, спустя двадцать с лишним лет,