другое платье попроще… – сказала Глафира Семеновна, входя к себе в комнату. – Не перед кем здесь щеголять. Я думала, здесь все по последней моде в шелка разодеты, а здешние дамы в самых простых платьях разгуливают. И шляпку эту с высокими перьями не надену. Еще ветром, пожалуй, сдунет в море. Давеча ее у меня на голове как парус качало.

Супруга начала переодеваться. Супруг сел в кресло и задремал. Вскоре послышалось его всхрапывание.

– Николай Иваныч! Да ты никак спишь? – воскликнула Глафира Семеновна.

Она уже прикалывала к косе другую шляпку, низенькую, с бантами из разноцветного бархата и кусочком золотой парчи, наброшенном сбоку.

Супруг очнулся.

– Сморило немножко… – проговорил он. – Но я готов… Идти куда-нибудь, что ли?

– Да само собой. Не для того мы сюда приехали, чтобы спать. Надо идти город осматривать. Я уж переоделась. Надевай шляпу и пойдем.

Позевывая и покрякивая, супруг поднялся с кресла. Ему сильно хотелось спать, но он повиновался.

Супруги вышли из гостиницы и пошли по улице, останавливаясь у окон магазинов, где за стеклами были размещены разные шелковые и кружевные товары. Были и магазины с безделушками, с местными «сувенирами» в виде видов Биаррица, изображенных на раковинах, на веерах, на тамбуринах.

– Вот этих безделушек надо непременно купить, чтобы потом похвастаться в Петербурге, – сказала супруга. – Смотри, какая прелесть веера, и всего только полтора франка. Вон и цена выставлена. Потом надо купить… Чем славится Биарриц? – спросила она мужа.

– Да почем же мне-то знать? – отвечал супруг. – Если уж ты не знаешь, то я и подавно.

– Вот надо узнать у доктора, чем Биарриц славится, и тоже купить для воспоминания.

– Купим, – проговорил супруг, отошел от окна и нос с носом столкнулся с рыжебородым человеком в белом фланелевом костюме и серой шляпе, воскликнув:

– Валерьян Семеныч!

Это был тот самый петербургский купец-лесник Оглотков, которого он уже видел сегодня утром из окна своей гостиницы. Оглотков остановился и проговорил:

– Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется. Какими судьбами здесь?

– Приехали из Петербурга сюда себя показать и людей посмотреть.

– Вот и мы то же самое. Когда вы приехали?

– Вчера. Вот позвольте вас познакомить с моей супругой: Глафира Семеновна, месье Оглотков.

– И я здесь с супругой, – сказал Оглотков. – Но мы здесь уже больше двух недель мотаемся и через недельку сбираемся уезжать.

– Где же жена-то?

– Утром купалась, после завтрака раскисла и теперь дома в дезабилье отдыхает. А я бегу теперь голубей стрелять.

– То есть как это голубей стрелять? – удивился Николай Иванович.

– А здесь у нас уже такая английская затея. Голубей стреляем. Пари держим, – отвечал Оглотков и погладил рыжую бороду.

– Да вы-то разве англичанин? Ведь вы, кажется, ярославского происхождения-то.

– Да, наш папашенька действительно славянин с берегов Волги, но мы-то уж здесь живем совсем по-английски. Впрочем, в нашем обществе не одни англичане. У нас князь Халюстин, граф Жолкевич, генерал Топтыгин… Есть даже принц немецкий… Вот уж фамилию-то я его не могу выговорить… Гау-Гау-Альт… Вот так что-то… Фамилия какая-то трехэтажная… Ну и много другой аристократии. У нас все аристократы.

– Так… Стало быть, здесь в аристократы записался? – спросил Николай Иванович.

– Нельзя. У нас общество такое… Мы остановились в такой гостинице… У нас и обед даже не в семь часов, а в восемь, и выходим мы к столу во фраках и белых галстуках. Перед обедом у нас «файф-о-клок», – рассказывал Оглотков.

– Это что же такое? – спросил Николай Иванович.

– Переодеваемся в смокинг и пьем чай. Нам в это время делают визиты.

– Фю-фю-фю!..

– Что же тут свистеть-то? Вечером мы в казино. Там у нас иногда концерты, иногда игра. В баккара все больше играем. Дамы в лошадки…

– Это, стало быть, как в Ницце… такое же казино?

– Вот, вот… Вы еще не записались членами? Советую записаться, – сказал Оглотков.

– Это кула? Чтобы во фраках и в белых галстуках обедать? Благодарю покорно, – отвечал Николай Иванович. – Я рад-радехонек, что нашел такую гостиницу, где этого не водится.

– Нет, нет. Я говорю про казино. В казино записаться членом. Вы и ваша супруга. Вот там и будем встречаться. Там познакомим и наших жен друг с другом.

– Ах, в казино-то записаться! Пожалуй… Впрочем, ведь можно и так ходить, гостями.

– Дороже… И опять же шик не тот. Тону такого нет. А мы если, стало быть, теперича члены с супругой, то входим туда, как хозяева… Иногда по два, по три раза в день ходим. Вот, например, сегодня… Сегодня у нас там в три с половиной часа дня концерт классической музыки. Исполнена будет оратория… Вот уж какая оратория, я забыл, а только оратория… Жена знает. Приходите.

– Да ведь это я знаю… – сказал Николай Иванович. – Это ведь на скрипицах душу вытягивать начнут.

Оглотков пожал плечами.

– Правильно… что говорить! – произнес он. – Но зато модно… На аристократический манер… Все здешнее высшее общество там увидите. Одних княгинь разных будет штук пять-шесть.

– Нет, уж мы лучше вечером придем. Придем в лошадки поиграть.

– Конечно же лучше вечером, – поддакнула мужу Глафира Семеновна.

– Мы с женой и вечером будем. Вот там, мадам, я вас и познакомлю с своей супругой. А теперь до приятного… – раскланялся Оглотков. – Побегу голубей стрелять. И так уж опоздал.

Он пожал руки супругам и ускоренным шагом пошел по тротуару, помахивая тростью с серебряным набалдашником в виде шара.

Николай Иванович посмотрел ему вслед, кивнул и сказал супруге:

– Каков английский аристократ! А еще года три тому назад, когда его отец-покойник был жив, так за обедом все они из одной чашки щи хлебали, а за фрак-то тятенька выволочку бы дал, если бы во фраке его увидел.

– Цивилизация… – отвечала Глафира Семеновна.

16

Оставшись на улице одни, супруги почувствовали какое-то сиротство. Они взглянули друг на друга, и Николай Иванович спросил жену:

– Куда ж мы теперь?..

– Да пойдем дальше по этой улице. Доктор Потрашов давеча говорил, что и весь Биарриц-то состоит из одной улицы.

Они шаг за шагом и останавливаясь у окон магазинов, кондитерских и парикмахерских прошли всю улицу Мэрии и продолжение ее – улицу Мазагран, свернули в рынок, где продавались съестные припасы, побывали на почте, находящейся против рынка, и уперлись в берег моря, где уже кончалась улица Мазагран. Перед ними была бухточка Порт-Вье с зданием теплых ванн у самой воды. Здесь они спустились к воде. В тихой бухточке со стеклянной синей поверхностью, совершенно без всякого прибоя, купались двое мужчин. Никто на них не смотрел, да и никого