«авангардом» и «гегемоном», а посему косил под дурачка, но пуще всего любил при этом выставлять дурачками окружающих. За это его нигде терпеть не могли, но терпели, ибо снабженческая жилка в нём была всё-таки от бога. Особенно доставалось Галине Павловне, которая платила ему той же монетой. Вылетел бы он уже давно с треском, если бы не его особый статус.

Как ни странно, но в Яшке, хоть он и принадлежал к классу антагонистических противников, Шустрик нашёл задушевного собеседника и частенько являлся в комитет комсомола поболтать. На правах старшего по возрасту, он очень любил поучать Яшку, а тот всячески старался развалить замысловатые логические построения заводского смутьяна. Такая у них была игра, в которую оба играли с удовольствием.

Юрка усаживался на единственный стул в крохотной подсобке, без спроса вытаскивал что-то из наваленной на столе кучи бумаг и принимался читать.

– Тэк-с, – вместо приветствия провозглашал он, – чем занимается наш комсомольский лидер? Как всегда, груши околачивает?

Больше всего ему нравилось изучать какой-нибудь из многочисленных и абсолютно бесполезных отчётов, который в райкоме никто традиционно не читал, но его сразу же подшивали в одну из толстых папок, чтобы отчитаться перед вышестоящими инстанциями о проведённой работе. Юрка с интересом изучал шедевр канцелярской письменности и при этом каждый раз ехидно посмеивался.

– Слышал, что тебе ГэПэ прокачку учинила? – выдал он, явившись сегодня. – Отчитала за оппортунизм?

За глаза Галину Павловну все на заводе звали ГэПэ, и эта кличка приклеилась к ней с незапамятных времён, но она об этом, вероятно, не подозревала. Или делала вид, что не знает.

– Не умеешь ты, брат, ходить под начальством, чтобы волки были сыты и овцы целы. Или наоборот… – покровительственно изрекал Юрка. – Так и быть, открою тебе непререкаемую истину. Учись, студент, пока я жив… Начальству не нужны такие правдолюбы, как ты. Ему вообще никто не нужен, а нужно лишь задницу прикрыть перед вышестоящим начальством, и ты это должен по статусу обеспечивать. Чтобы всё было шито-крыто. Других целей перед тобой никто не ставит. Всё остальное мишура.

– Ну, и как ты это предлагаешь делать? – Яшку всегда немного коробило от Юркиной фамильярности, но это его обычная манера общения.

– Проще пареной репы. Слушай внимательно и мотай на ус, а то и законспектируй для изучения. Экзамен на владение темой будешь сдавать не мне, а в бою.

Яшка поудобней устраивался за столом и доставал пачку «Стюардессы». Юрка косился на сигареты, но отодвигал их в сторону и доставал свою «Приму»:

– Аристократических по классовым соображениям не курю. Мы уж своими рабоче-крестьянскими подымим… Итак. На любом уровне начальник тем лучше для подчинённого, чем примитивней. Самое ужасное – когда он идеологически подкован, имеет незыблемые принципы и заражён вирусом инициативы. С таким трудно ладить, но не потому что его невозможно надуть, а потому что он тупо гнёт свою линию, не взирая ни на какие обстоятельства. Идеальный вариант – когда каждый начальственный шаг можно предугадать. Тогда всё складывается как в шахматах, где послушная пешка неторопливо и гарантированно проходит в ферзи, а глупый конь или слон бесцельно прыгают по клеткам, пока ими не пожертвуют во имя чужих хитроумных комбинаций. Улавливаешь, студент? Скажешь, не мы выбираем начальника, а получаем уже готовенького? Верно, но всё равно есть возможность его воспитать и отдрессировать под себя, чтобы не было мучительно больно за бесцельно потраченные на него силы. Прикормленный шеф-дурак – мечта умного подчинённого.

– Для шахматных коней да слонов существуют хоть какие-то правила, а для наших начальников…

– Ошибаешься! У них, как у самураев, есть свои строжайшие негласные законы, которые ты должен просечь, чтобы, не дай бог, не влезть на чужую территорию. Пускай ребята будут находиться в полной уверенности, что ты готов пустить счастливую соплю от каждого их ценного указания. Независимость, которой жаждет мелкий клерк вроде тебя или меня, достигается вовсе не лобовым ударом и не отстаиванием собственной правоты, а длительной и кропотливой дрессировкой подопечного. Дразнить же начальство – удел вечного и трусливого раба. Это, кстати, камешек в твой огород…

– Складно глаголишь, Иоанн Златоуст, – невольно посмеивался Яшка над речами Шустрика. – Только, понимаешь ли, трудно сдержаться, когда начальство несёт откровенную пургу. Зубки иногда чешутся.

– А зачем? – Юркины глазки в такие моменты прямо-таки лучились от восторга. – Что ты этим выиграешь? Лишние тумаки?

– Через тернии к звёздам! – Яшка потихоньку переходил на Юркин язык, пересыпанный поговорками и прибаутками, порой злыми и нелицеприятными, но всегда меткими и точными.

– Учитывая, что ты пока мало поработал под эгидой орденоносного ленинского комсомола, только вчера оторвав свой тощий мальчишеский зад от студенческой скамьи, выдам тебе несколько прописных истин, без которых в наше традиционно непростое время никакой карьеры не сделать. Правда, сам я не работал в ваших поднебесных сферах, ибо там снабжение и без меня прекрасное, но люди-то везде из одного теста слеплены, – после столь длинной и витиеватой тирады Шустрик переводил дыхание и торжественно поднимал вверх указующий перст. – Никогда ничего не принимай за чистую монету. Любое начинание – как бы сказать точнее… – имеет несколько слоев. Первый слой – это внешняя оболочка, то есть то, что сразу бросается в глаза. Например, лозунги на знамёнах и транспарантах, грозный начальственный прищур, напоминающий козу из указательного пальца и мизинца, чеканные и проникновенные фразы на скрижалях соцобязательств и призывов. На первый взгляд, всё здесь однозначно и недвусмысленно, но зри в корень, ибо есть ещё и второй, более глубокий слой, который стоит за первым. Лозунги – это внешняя линия обороны, дань и оброк идеологии, этакая попытка убедить всех и вся в незыблемости идеалов. За грозным начальственным прищуром стоит вовсе не желание мобилизовать скрытые резервы на новые трудовые свершения, а всего лишь страстное желание переложить свою дурацкую ежедневную работу на плечи подчинённых. Бравурные соцобязательства – это верёвочка, привязанная к кольцу, вдетому в твою ноздрю. За неё тебя и потащат в нужном направлении…

– А третий слой? – невольно увлекался игрой Яшка.

– Третий слой самый глубокий. Суть его состоит как раз в том, во имя чего и ломаются все копья. Когда в этом механизме до конца разберёшься, для тебя наступят полная ясность и гармония. Разгадка пресловутого третьего слоя скрыта, как ни странно, в простой, но глубочайшей по философскому накалу истине: «абы чего не вышло». Никому на самом деле ничего не надо, всем всё по барабану, а высший идеал жизнеустройства состоит лишь в том, чтобы существующее положение вещей оставалось незыблемым. Хочешь на законном основании бездельничать, умей изображать вид бурной