или какую-то еще похожую ерунду, которую парни смешивали прямо на пляже в пластиковых стаканчиках.

– Заткнитесь, уроды! – завопил Миша, обиженно взмахнув стаканчиком с коктейлем. От его неловкого движения часть холодной жидкости выплеснулась Кате на грудь. Она дернулась от неожиданности, и они оба, потеряв равновесие, под общий гогот и улюлюкание упали на песок. Миша упал на бок, а вот она с размаху приложилась виском и затылком об утоптанный песок. В ушах зазвенело.

– Не тормози, Михан, пользуйся моментом!

Катя попыталась приподняться на локтях и отшутиться, но Миша вдруг навалился на нее сверху и запечатал ее рот своими губами. Его потная ладонь залезла к ней под юбку, пальцы зацепили тонкую ткань трусиков, полезли внутрь…

– Миха, давай! – орали пьяные голоса, распаляя его еще сильнее.

Он схватил ее за грудь и так больно стиснул, что Катя вскрикнула и попыталась вырваться.

– Лежи тихо, сейчас сделаю тебе хорошо, – пьяно заржал Миша, наваливаясь на нее всем своим весом.

Кажется, кто-то из девчонок все-таки сказал что-то предупреждающее, но ее быстро заткнули, чтоб не портила веселье. На зубах у Кати заскрипел песок. Во рту мерзко извивался чужой язык. Чужие липкие руки бесцеремонно шарили по телу. Воняло потом и алкоголем, но Катя не могла ни вскрикнуть, ни пошевелиться.

Музыка из клуба вдруг стала нестерпимо громкой. Басы били будто прямо по мозгам. Во рту быстро начала скапливаться слюна, дыхание участилось, и Катя поняла, что ее вот-вот вырвет! Паника нарастала, нарастала, нарастала…

А потом она зажмурилась и со всей силы укусила его за губу.

– Твою мать! – завыл Миша, неловко приподнявшись на локтях и прижав руку ко рту. – Укусила, дрянь!

Катя выдернула руку из-под его тяжелого тела, перевернулась на бок, и ее тут же вывернуло. Алкоголем, дешевыми чипсами и остатками детства.

– Михан, ты что, реально так стремно целуешься? – заорал кто-то из Мишиных одноклассников.

Миша обиженно развернулся на голос. Катя, воспользовавшись моментом, спихнула его с себя, поднялась на ноги и, спотыкаясь, понеслась вверх по крутой тропинке подальше от пляжа. Кажется, Миша орал что-то ей вслед. Остальные смеялись. Катя хваталась пальцами за высокую траву по обе стороны тропинки, сдирая кожу с ладоней, и молилась, чтобы они не бросились следом. Чтобы не поймали ее за волосы и не сдернули вниз!

Она забыла туфли на пляже, и почти сорок минут бежала до дома босиком. Мама с папой, к счастью (к счастью ли?), были на даче, поэтому ей не пришлось ничего им объяснять. Да и что тут объяснишь? В смысле, страшные вещи ведь обычно случаются только с другими! А тут…

Катя заперла дверь на оба замка и цепочку, заползла под одеяло, и следующие несколько дней почти не вылезала из-под него. Она не знала, сможет ли простить Мишу или найти ему оправдание, если тот вдруг надумает извиниться, но проверить это шанса ей не выпало. Вместо «прости, пожалуйста» на нее вылился целый поток сообщений с помоями и угрозами. Он писал, что она его покалечила и что он подаст на нее в суд, если она вздумает открыть рот. Что ей никто не поверит. Что она сама хотела, раз пошла с ним на канал, ведь они, ясное дело, не рассвет встречать туда поперлись! Что она опозорила его перед друзьями, поэтому лучше ей теперь не ходить одной по темным переулкам…

Писал, что с ней что-то не так, раз она не завелась.

Что у него на нее все равно не встал, и встречался он с ней только из жалости.

Сморгнув воспоминания, замерзшая Катя ввалилась в комнату и принесла с собой запах мороза. Захар как раз закончил читать комикс и теперь сидел, уткнувшись локтями в колени и сцепив пальцы в замок. От всей его позы, от застывшего выражения на лице веяло чем-то… диким. Тщательно сдерживаемой яростью, возможно? Кате вдруг подумалось, что именно с таким лицом ломают кости, причем и глазом не моргнув.

Захар повернулся к ней, уложив щеку на сцепленные пальцы, и тихо спросил:

– Это случилось с тобой?

Катя опустила голову, чтобы волосы упали на лицо, и кивнула.

– Это был Миша?

Помедлив, Катя кивнула снова, и Захар вдруг толкнул стол с такой силой, что тот с грохотом врезался в стену. Он в два шага оказался рядом. Потянулся, чтобы ее обнять, но остановился и беспомощно опустил руки.

– Можно?..

Катя сама обвила его шею. Прижалась изо всех сил, будто его объятия были единственным по-настоящему безопасными местом на земле. Наверное, так оно и было. Склонив голову, Захар уткнулся носом в ее шею и стиснул крепко-крепко.

– Мне так жаль…

Катя зажмурилась и кивнула.

– Я не знал. – В голосе Захара смешались недоумение и злость. – Как я не догадался? Это же…

– Я хорошо притворяюсь, – шепнула Катя.

И это действительно было так. Мама с папой даже не поняли, что что-то случилось. Она купила себе первые смешные носки, чтобы спрятать ноги, покрытые пластырями, и сказала, что никуда в итоге не пошла, потому что ее тошнило и болел живот. А Миша… Ну, Миша больше не звонит и не приходит, потому что разозлился на нее за это.

Было даже что-то обидное в том, как легко мама ей поверила. Во всей этой истории ее интересовало только, сколько раз ее тошнило, мерила ли она температуру и где именно болел живот.

– Иногда я чувствую себя такой глупой, – всхлипнула Катя. – Думаю, может, я просто раздула из мухи слона? Ничего такого ведь не случилось. В смысле, он же меня не… – Она проглотила это слово, и оно прокатилось по пищеводу ядовитым комком, осело в груди невыносимой тяжестью…

– Мне так не кажется. – Захар задумался, прежде чем ответить, и Катя заново влюбилась в него за одно только это. – Даже если для кого-то другого это ничего не значит… Знаешь, все мы считаем мухами и слонами разные вещи.

Катя кивнула, чувствуя, что глаза снова начинает щипать, и крепче прижалась к Захару. Он поднял голову и положил подбородок ей на макушку. Его сердце билось часто и сильно, будто вместе с кровью качало по венам уверенность, которой Кате сейчас так отчаянно не хватало.

За окном опять пошел снег.

– Я должен… – Захар запнулся. – В твоем комиксе… ты нарисовала, что мама тебе… Твоя мама правда… правда сказала, что ты сама виновата?

Он делал так много пауз, что Катя едва не рассмеялась. Просто удивительно. Удивительно, насколько легче ей стало после того, как она разделила с ним свою ношу. И не просто разделила,