Мог ли я осуждать их за слабость? Нет, боль страшила и меня. Если на чаши весов положить мгновенную смерть и вечные муки, то выбор будет очевиден.

– А Шеол действительно убил небожителя?

Почему-то вспомнилось обвинение У Вэйшеня. Или же я специально хотел зацепиться хоть за что-то, способное отрезвить голову и помочь принять верное решение? Ведь геройство – это не для меня. История Энделлиона не моя. Он был великим правителем – не я, не принц Бреанейн.

Син с тоской посмотрел на стену и произнес:

– Мне кажется, что господин обрек его на участь много хуже смерти.

– Все готово?

Я вздрогнул от неожиданности и обернулся.

В арке стоял Шеол и недовольно хмурился, скрестив руки на груди. Оставалось надеяться, что он слышал только часть нашего разговора и не будет ругать Сина.

– Я ясно распорядился: все подготовить, Син, а не болтать лишнего. – Голос жнеца звенел от сдерживаемого гнева. Таким злым я его еще не видел.

– Да, господин. Осталось принести свиток.

– Так неси его.

– Слушаюсь, господин.

Син, виновато опустив голову, протиснулся мимо Шеола, и по коридору раздались быстрые шаркающие шаги.

Часть 36

Я решил не дожидаться обвинений или злости и перешел в наступление первым:

– Почему ты сказал, что у меня есть только четыре вопроса? Это тоже как-то связано с вашими правилами или обычаями?

– Тебе не хватило ответов и ты решил замучить всех? – Шеол прошел внутрь комнаты и встал напротив меня. – Четыре – несчастливое число, означающее смерть. Это была неудачная шутка, Нейн.

– То есть если бы я задал все вопросы сразу, то умер бы? – Нервный смешок вырвался случайно.

– Нет, – возмутился жнец. – Говорю же, что это была всего лишь глупая шутка. С самого начала ты был слишком приставучим и надоедливым, поэтому я решил дать тебе четыре вопроса, чтобы уменьшить твое любопытство. Но забыл, что у вас в Экноре нет предубеждений насчет цифр. Признаю, вышло не смешно, а глупо.

Наблюдая за растерянным и оправдывающимся Шеолом, я расхохотался. Образ серьезного Верховного Жнеца, который забирал меня в огромных доспехах из Экнора, развеялся пылью над пограничными землями. Жалел ли я обо всем случившемся? Нет. Это было лучшее приключение в моей жизни. Долгая ночь помогла мне понять себя и разобраться в своих желаниях. То, что раньше имело значение, теперь стало бессмысленным, уступив место другим целям. Я всегда думал, что героизм не имеет ко мне никакого отношения, и ошибся. Может, кровь Энделлиона неожиданно пробудилась в его потомке, даруя непоколебимую уверенность в выборе? Но в тот момент, когда Шеолу грозила опасность, я не задумывался о сохранности своей жизни и только желал спасти его. Так же, как и сейчас.

Хотелось бы продолжить наш путь и узнать еще больше. Понять, что скрывается за мрачной личиной, которую надел Шеол, почему он убил небожителя, услышать его искренний смех, содрать наконец повязку.

«Уверен, под повязкой скрываются красные, как лава Хэйдереса, глаза».

– Шеол, я все решил. – Еще никогда и ни в чем я не был так уверен. – Забирай мою душу.

– Несмешная шутка, Нейн. – Его голос сразу стал серьезным и колючим, как заледеневшие еловые иголки зимой.

– Я не смеюсь, Шеол. Они все боялись. Признаюсь, я тоже испытывал страх, но, узнав тебя, увидев, что столетиями происходило на самом деле, не хочу стать медленно тонущим кораблем с пробоиной в борту. Ждать, когда из меня медленно утекут силы, и при этом смотреть, как ты сражаешься полуразрушенным мечом, убивая себя. Извини, но я не обладаю настолько большим эгоизмом. Зачем страдать двоим, если можно одному? И ты не одолеешь Ахимота без меня. Видишь, Шеол, я не бесполезен. Не такой уж я и никчемный принц.

Перед глазами мелькнула кисточка на повязке, и я почувствовал, как Шеол сжимает мои плечи.

– Ты никогда не был никчемным и бесполезным, Нейн, и не должен был стать жертвой. Никто из вас не должен был. Ты сильнее многих, в чем-то даже сильнее меня. Прошу, доверься мне, не спеши с выбором, и я найду выход.

– Я знаю, ты обязательно его найдешь, поэтому пусть я стану последней жертвой и больше никто не будет страдать. У Вэйшень прав: раз Ахимот жив, у нас нет времени. Новый разлом может оказаться еще одной попыткой окончательно прорвать Завесу, а твой меч почти разрушен, и Лис нужно вытащить оттуда. Она чудна́я, но добрая. Не обесценивай мою помощь, Шеол.

Я осторожно прикоснулся к его рукам, убирая с плеч, и сделал шаг назад – так становилось менее волнительно. Мне не хотелось, чтобы он чувствовал, как бешено бьется мое сердце, насколько трудно мне дышать, когда внутри все сжимается от принятого решения.

– Пообещай мне, Шеол, что найдешь выход и моя жертва станет последней.

– Обещаю.

Мне все еще хотелось слепо верить его словам. Я потянулся к серьгам и, сняв их, протянул жнецу.

– Я помню, что ты сказал мне в Предрассветном городе, но если они действительно окажутся артефактом, то лучше тебе забрать их.

Шеол хотел возразить, но потом передумал и, осторожно подхватив серьги с моей ладони, спрятал в складках одежды. Мне показалось, ему было неприятно касаться их, словно обычное украшение обжигало или доставляло боль.

– Ты можешь выполнить мою просьбу?

– Если она в моих силах.

– Сними повязку. Неважно, что ты скрываешь под ней, но я хочу увидеть.

Он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и, медленно сняв перчатки, запустил тонкие пальцы в волнистые волосы, развязывая ленты. Кисточка качнулась в последний раз, и повязка соскользнула с лица, падая к ногам. Я поднял ее дрожащими руками, боясь вот так сразу посмотреть на то, что скрывалось под ней. Меня не тревожило уродство или даже красные глаза с демоническими печатями в них, но волнение все равно сводило с ума.

– Нейн, – тихо позвал Шеол, и его голос прозвучал непривычно глухо.

С необъяснимым трепетом я впервые посмотрел в глаза Шеола. Все предположения утонули в той самой реке, а голова на мгновение опустела, не зная, как вместить в себя открывшуюся правду. Значит, вот что так тщательно оберегалось столетиями.

На меня обеспокоенно смотрели самые золотые глаза из всех, которые доводилось видеть в этом мире. Они настолько напоминали полуденное солнце, что мне захотелось вновь прикрыть их повязкой, чтобы не ослепнуть от яркого света, и одновременно потребовать никогда вновь ее не надевать, позволяя каждому погреться в теплом сиянии.

– Тинсингуо означает «Золотая Звезда». Теперь я понял почему. Ты