покидали всё и уходили в монастырь искать внутреннего умиротворения и очищения своей совести. Так было и с Гоголем. «Что ж тут худого, что я Гоголя сделал истинным христианином?» [419].

Старость надвигалась. Гоголю было в тот момент 42 года, а самому Констатиновскому – 60. Впрочем, старость и в самом деле может подстеречь в любом возрасте, если на то есть масса веских причин.

Короче говоря, отец Матвей поработал на славу, внушил Гоголю всё, что считал необходимым, и 5 февраля 1852 г. отбыл в город Ржев. Гоголь проводил Матвея Константиновского на станцию железной дороги, после чего окончательно оставил литературную работу и другие занятия и теперь стал лишать себя не только пищи, но и сна [420].

Все мемуаристы в один голос свидетельствуют, что после отъезда отца Матвея рассудок Гоголя впал в расстройство и просветлел, быть может? лишь единожды. В этот момент Николай Васильевич взял перо и сделал последнюю в своей жизни запись.

Слова, написанные им, были таковы: «Как поступить, чтобы признательно, благодарно и вечно помнить в сердце полученный урок?» К чему конкретно относились эти слова, так и осталось неясным [421].

* * *

Ну, вот и всё, пожалуй. Нужно завершать основной рассказ. Останутся дополнения, послесловие и ссылки. Не обессудьте уж, но я не стану здесь описывать последние дни Гоголя. Так много и так часто описывали эти дни иные многочисленные биографы (порой кажется, что писали с каким-то смакованием). Нет надобности лишний раз в мельчайших деталях перечислять даты, в которые Гоголь обходился без пищи, совершая лишь считаное количество глотков воды, как он сжёг свою поэму, а потом сидел у потухшего очага, отрешённо и окончательно прощаясь с жизнью.

Судьба, сотворившая над Гоголем чрезвычайно жестокий эксперимент, теперь завершала свою замысловатую и трудную притчу. В её финале кто-то из двоих должен был солгать и совершить предательство: человек Гоголь или художник Гоголь. Но ни тот ни другой никогда не смог бы пойти на такой поступок.

Гоголь хотел примирить человеческую любовь с детской мечтой гения, он мечтал создать рецепт, чтобы надобность революций и смут отпала бы, чтобы каждый в нашем Отечестве сумел вступить в новый день, не теряя того, что имеет, не переживая бурь, не лишаясь «выбранных мест». Но в те времена, когда выпало жить и творить нашему Гоголю, судьба, как никогда упрямо, ставила непременное условие, и заключалось оно в том, что детище, о котором мечтал он, то есть преображение его Родины, могло родиться лишь в муках. Свободу и правду необходимо было выстрадать, лишив любимых племянников наследного поместья и погнав их на работу вместе со всеми прочими. Именно этим можно было спасти их души, именно этим потомки Гоголя и спаслись (о них ещё скажу пару слов).

Гоголь не хотел причинить боль никому, кроме себя самого, его душа была слишком наивной и чистой, она не смирилась с тем, что боль причинить необходимо, ломая прутья дворянских гнёзд.

И вот Гоголь погибал, не сумев вырваться из жестокого замкнутого круга. И любой человек, который по-настоящему знал и чувствовал его, понимал в те дни, что погибает совершенно необычайный, тонкий гений.

Гоголя, как и саму Россию, невозможно просто лишь понять. Надо прочувствовать, каждое словечко из Гоголя надо ощутить, чтобы по-настоящему увидать значение Гоголя.

Однако в тот день, когда гроб с телом писателя на руках несли к месту упокоения, таких людей, которые сумели всё это прочувствовать, нашлось немало, очень, очень немало. Гоголя отпевали в церкви Московского университета. Друг его Иордан писал Иванову: «Стечение народа в продолжение двух дней было невероятное. Рихтер (художник), который живёт возле университета, сказал мне, что два дня не было проезду по Никитской улице. Он лежал в простом сюртуке, с лавровым венком на голове, который при закрытии гроба был снят и принес весьма много денег от продажи листьев сего венка. Каждый желал обогатить себя сим памятником» [422].

Продажа листьев венка дала немало, но сколько же богатств принесли России листки гоголевских книг? Вряд ли можно счесть ценность того достояния, которым обогатил нас Гоголь – и тогда, когда совершал свои открытия, выставив перед нами чудовищность мёртвых душ, и тогда, когда совершил круги своих мук, не сумев отречься от того, чем жив человек, благоговейно хранящий мир и покой любимой матери.

Гоголь ушёл, завершилась эпоха, переворот которой всё же обусловил Гоголь. Именно в 1852 г., в год смерти Николая Васильевича, мир впервые увидел нового мастера, произошла первая публикация толстовского «Детства».

Да, явился он – Лев Николаевич Толстой. Русская литература, созданная Пушкиным и Гоголем, как явление теперь уже мирового масштаба оказалась в достойных руках.

Глава двадцать пятая. О женщинах, приятных во всех отношениях

Теперь скажу пару слов о том, как сложилась дальнейшая жизнь тех женщин, что сумели так или иначе наследить на полотне гоголевской жизни.

Александра Осиповна Смирнова-Россет, Ласточка наша Черноокая, прожила долго, но не очень счастливо, с нелюбимым мужем и некоторыми другими лицами. Впрочем, после того странного романа, что случился между нею и Гоголем в Европе, Ласточка остепенилась и всё больше предавалась воспоминаниям, написав немало страниц о годах своей молодости. В той молодости у Розетты были не только иные лица, но и любимые, дорогие сердцу мужчины, хотя биографы Александры Осиповны спорят о том, которого из них она любила по-настоящему. И что-то подсказывает, что отспорено это не будет никогда, ведь речь идёт о той особе, которая ни много ни мало всё же была родственной душой Гоголя – самого удивительного гения русской истории.

Смирнова сохраняла отношения с Соллогубами и Виельгорскими, однако Анну Михайловну недолюбливала. Умерла Смирнова в Париже в 1882 г.

Анна Михайловна Виельгорская, принцесса, сидевшая на мешке с деньгами и фамильными регалиями, оказалась по-настоящему роковой женщиной. Тихая и благовоспитанная особа, поначалу не поражающая сногсшибательной внешностью, сумела прельстить и отвергнуть, кроме Гоголя, ещё одного человека, отдавшего ей своё сердце. Им оказался молодой граф Евграф Егорович Комаровский, «жизнь которого была искалечена неудачной любовью к ней».

Однако принца она всё-таки дождалась. В 1858 г., когда ей было уже за тридцать, Нозинька по настоянию отца вышла замуж за тридцатишестилетнего князя Шаховского. Брак оказался недолгим и не слишком счастливым, Анна Михайловна умерла через полгода после рождения первой и единственной дочери. Смерть княгини Анны Шаховской случилась в год отмены крепостного права в России, княгине в тот момент было 39 лет.

Мария Петровна Балабина, в 1844 г. вышедшая замуж за А.Л. Вагнера, на протяжение всей жизни была верна ему и бесконечно добра, о ней можно говорить лишь с искренним восхищением и любовью. Вагнер стал