раннюю эпоху психотерапевты должны были держать в секрете любые откровения своих клиентов. Но, как я уже рассказывала, наше общество – включая Генеральный медицинский совет и систему правосудия – теперь очень скрупулезно относится к защите пациентов от тех, кто ухаживает за ними или оказывает медицинские услуги. И, конечно, то же самое относится и к случаям потенциального или реального жестокого обращения с детьми, которое воспринимается не просто как зло, но как зло, требующее немедленного вмешательства. Я не считала, что Дэвид может представлять какую-либо опасность для детей, но знала, что для остальных это не будет иметь никакого значения. Мне было ясно: если он попытается оправдаться тем, что не делал ничего плохого, поскольку не контактировал ни с какими детьми (а некоторые потребители порнопродукции с участием детей прибегают к этому аргументу), то очень скоро поймет, как сильно ошибался, считая, что это может сработать. Скачивание в компьютер порнографического видео с участием детей однозначно считается преступлением, поскольку является формой поддержки тех, кто нарушает права несовершеннолетних, поощряя их к изготовлению подобных роликов. В последнее десятилетие появилось много так называемой виртуальной детской порнографии (ВДП, или сгенерированных на компьютере весьма реалистичных видеоматериалов). Некоторые пользователи такой продукции стали заявлять, что при ее производстве никому не был причинен реальный вред, поскольку «актеры» не являются реальными людьми. К счастью, в большинстве юрисдикций ответом на это стала целая пачка законов уголовного права, которые в большинстве своем распространяются и на ВДП, и на мультфильмы порнографического содержания. Разумеется, ВДП приносит огромный вред, поскольку ее распространение, каким бы способом она ни изготавливалась, создает у некоторых людей впечатление, что жестокое обращение с детьми и нарушение их прав – это в порядке вещей.

Пользователи вроде Дэвида горячо заявляют: «Это вовсе не делает меня педофилом». В истории о Яне я объяснила значение термина «педофил». Оно является точным и правильным, но в данном случае неуместно. Большинство взрослых мужчин и женщин, которые просматривают видео с детской порнографией, необязательно чувствуют физическое влечение исключительно к детям – и, более того, как правило, предпочитают заниматься сексом со взрослыми. В то же время существует устоявшееся мнение, что большинство таких людей, как тот же Ян, к примеру, женаты или замужем и часто имеют собственных детей, которых они могут склонять к физической близости, – а могут и не делать этого. Сбор точных и детальных данных, касающихся этой темы, всегда крайне сложен. Однако правоохранительные органы разных стран хорошо знают, что такое индустрия детской порнографии и какие прибыли она приносит, и им известно, что у подобной продукции есть десятки миллионов потребителей по всему миру [94]. Неприятная правда состоит в том, что эта аудитория наверняка включает в себя значительное количество обычных людей, таких как вы или я, и ими вполне могут быть наши друзья, члены наших семей, наши соседи и наши преподаватели – и да, в их числе могут оказаться и те, кто нас лечит или заботится о нас. В последние годы проводилось немало исследований, призванных прояснить, есть ли связь между просмотром порно в Интернете и «реальными контактными сексуальными преступлениями». В результате оказалось, что среди тех, кто способен перейти от виртуального к реальному, больше тех, кто уже демонстрировал криминальное или антисоциальное поведение, но такой «переход» могут совершать отнюдь не только они. Есть даже немецкий проект под названием “Dunkelfeld” (в переводе с немецкого – «темное поле»). Его создатели пытаются вычислить людей, которые замешаны в криминальной эксплуатации детей, но скрывают это и соответственно избегают заслуженного наказания [95].

Сидя в кабинете, который Дэвид так стремительно покинул, я вспоминала, что он изначально рассказывал о себе: чудесные родители, счастливое детство, активное пользование «Фейсбуком» еще с детских лет, успехи в работе. Да, он был напыщенным и крайне амбициозным типом, но при этом настолько прямо-таки образцово «нормальным» – трудно в данном случае избежать употребления этого затертого слова. Господи боже, он был семейным человеком, врачом, живущим в пригороде и играющим в гольф. Внешне в нем не было ничего явно экстраординарного или опасного. Он был просто олицетворением идеи, заключенной в строках Уистена Хью Одена, написанных незадолго до Второй мировой войны: «Зло всегда незаметно и имеет облик человечий, делит с нами постель и вместе с нами садится за стол»[96].

Я стала вспоминать, не пропустила ли во время встреч с Дэвидом чего-то важного, но не очевидного, как это было во время работы с Лидией, которая поначалу производила такое хорошее впечатление. Мне пришлось признать, что и Лидия в то время, когда мы с ней общались, и Дэвид сейчас находились примерно в том же возрасте, что и я. Также я констатировала, что все мы принадлежали к одной расе, имели сходное образование и социальный статус. Более того, мы с Дэвидом были врачами с похожим профессиональным опытом. Обоим в скором времени предстоял выход на пенсию. Несмотря на всю мою подготовку и долгие годы работы, тенденциозность в моей оценке Дэвида и Лидии все же имела место: поскольку я считала себя «нормальной», а они были похожи на меня, я сделала вывод, что и они «нормальные».

Правда, в случае с Дэвидом я все же с самого начала чувствовала, что он скрывает от меня что-то по-настоящему темное и зловещее. Именно по этой причине я приняла решение продолжить работу с ним, когда ее вроде бы можно было считать законченной. Ощущение какой-то внутренней тревоги возникло у меня, едва он перешагнул порог моего кабинета.

Сейчас, оглядываясь назад, могу сказать, что, имея большой опыт работы с совершившими акты насилия преступниками, у многих из которых раннее детство было просто чудовищным, – такими как Шарлотта, Шэрон или Габриэль, – я, пожалуй, недооценила далеко не настолько неблагоприятные условия, в которых рос и воспитывался Дэвид. В самом деле, когда проблема состоит в том, что родители напряженно работают, ребенку не хватает общения с ними, воспитывают его главным образом няньки, а учиться ему приходится в школе-интернате, – все это кажется относительно безобидным. В конце концов, детям, живущим в таких условиях, не приходится приспосабливаться к другому жизненному укладу и культуре. Большое количество британцев, которые выросли именно в таких условиях, крайне редко нарушают закон, не говоря уже о насильственных преступлениях. Однако, приобретя достаточно большой опыт работы, я стала иначе воспринимать рассказы о детстве, подобные тому, который услышала от Дэвида. Я научилась лучше понимать то влияние, которое детская травма может оказать на умственное и психическое развитие человека, а также на его склонность к насилию. Иногда ее воздействие бывает вроде бы незначительным, неочевидным – во всяком случае, не таким явным, как жестокое обращение с ребенком в раннем