нескольких домах от их убежища. А кто может помочь лучше зятя делового партнера отца Сэма по лесоторговле и другим предприятиям? В юности Сэм часто ездил вместе с Войцехом, который был вдвое его старше, по дальним вырубкам. Они ночевали вместе в крохотных лесных хижинах, а днем следили за доставкой срубленного леса – рабочие связывали плоты и отправляли вниз по реке на лесопилки, где делали доски для дальнейшей продажи. Сэм с ностальгией вспоминал катание на этих плотах. Даже во время оккупации, когда нацисты запретили евреям ездить на поездах, Гуча часами шел пешком вместе с Сэмом, хотя вполне мог ехать на поезде.

И в этот солнечный октябрьский день у Сэма были все основания полагать, что старый друг ему поможет. Когда нацисты запретили евреям заниматься предпринимательством и торговать, отец Сэма передал свой бизнес Гуче, пока немцы не нашли другого хозяина. Раковские не взяли за свои предприятия ни гроша, а Гуча получил самое большое и прибыльное лесоторговое предприятие во всем регионе. Если кто и может помочь найти Хену, так это он.

Спустя много лет жители городка все еще помнили семью Сэма как владельцев лесоторговой компании. И они знали, кто все получил. В представлении горожан Раковские и Гучи были неразрывно связаны.

Мы подъехали к современному кирпичному дому – настоящему денди среди оборванцев.

На крыльце нас ожидала стареющая платиновая блондинка в тесно облегающем красном платье. Ярко накрашенными губами она улыбнулась Сэму и помахала, словно останавливая такси. Сэм говорил, что одна из дочерей Гучи развелась. Наверное, это была она.

– Dzien dobry, Pani się (Добрый день, мадам), – Сэм обнял свою бывшую одноклассницу. – Jak się masz? (Как ваши дела?) – Он повернулся и подмигнул мне: – Видишь, у меня здесь множество подружек.

Дверь дома распахнулась, и появилась пара в твидовых костюмах, словно сошедшая со страниц каталога Pendleton. Другая дочь Гучи, медсестра, и ее муж, педиатр, расцеловали Сэма и сердечно пожали мне руку. Они провели нас в дом. В одной комнате я увидела застекленные шкафы с подсветкой. В шкафах красовались хрустальные бокалы и вазы. В отделанном деревом кабинете с кожаного кресла навстречу нам поднялся хрупкий пожилой мужчина в бежевых свободных брюках и коричневом кашемировом пуловере. Они с Сэмом обнялись, не улыбаясь друг другу.

Гуча сел в свое кресло и какое-то время рассматривал Сэма поверх очков.

По дороге сюда Сэм сказал:

– Я хочу найти свою двоюродную сестру. Я даже готов пообедать с ним и побыть у него подольше. Впрочем, вряд ли нам это поможет.

И все же, несмотря на безнадежный тон, Сэм все же ожидал чего-то важного. После того как Стефан проговорился, что Хена выжила, он постоянно советовал Сэму «спросить у Гучи, он знает». И вот мы были здесь.

Сэм похвалил красивый дом Гучи. Старый друг оборвал его на полуслове.

– За дом платит родственник из Канады.

Сэм кивнул.

Во время первой поездки в Польшу Сэм приехал на вокзал, рассчитывая найти где-то поблизости старых знакомых. И действительно, один пенсионер поздоровался с ним, словно он никуда и не уезжал, сразу же сказал, что Гуча теперь живет в городе, и показал дорогу к его дому. Семья Гучи встретила Сэма, словно он был знаменитостью. Жители города явно одобряли процветание Гучи на несчастье Раковских.

Но все оказалось не так.

– Сэм, – сказал Гуча. – Они забрали все. Сначала немцы, потом русские.

Сэм кивнул. Они сидели рядом в гостиной, и мне казалось, что они могут отлично поладить. Но понаблюдать за ними мне не удалось. Дочь Гучи подошла ко мне со своей внучкой-подростком, Моникой. Хозяева решили, что, хотя девочка намного младше меня, мы должны поладить, как дети на игровой площадке.

– Вы можете поговорить, – сказал Сэм. – Моника немного говорит по-английски.

Моника повела меня наверх.

– Вы любите «Битлз»? У меня есть все их записи. Все компакт-диски.

Мы вошли в очень чистую розовую комнату. Моника взяла толстый альбом с дисками – множество страничек с компакт-дисками. Я поразилась. Да, в Штатах продажи дисков превзошли показатели кассет, но в моей машине все еще валялось множество кассет и всего несколько дисков. Моника начала подпевать Джону и Полу – «Penny Lane». Это было очаровательно, но я постоянно думала о том, что происходит внизу. Я не слышала, о чем говорят Сэм и Гуча, и не могла отвлечься от мыслей о цели нашего визита. То, что Сэму нужно было переводить, ему явно мешало. Но когда я находилась рядом, то могла что-то заметить, а уж потом спросить, о чем шла речь.

Но улыбающаяся девушка оказалась идеальной хозяйкой, принимающей американскую гостью. Она вытащила аккуратный фотоальбом и стала показывать мне свои фотографии со сверстниками на горнолыжных курортах и пляжах. Может быть, все польские дети так проводят каникулы, но мне это показалось удивительным. Мои собственные каникулы в сравнении с этим сразу поблекли. Я променяла океанские пейзажи на поиск безымянных могил с людьми вдвое меня старше и на рассказы о массовых убийствах.

Мы с Моникой явно исчерпали весь репертуар светских разговоров. К счастью, Сэм позвал меня вниз. Они с Гучей оживленно говорили о чем-то по-польски.

– Что-то узнал? – спросила я.

Сэм с разочарованным видом пожал плечами.

– Все это я уже слышал.

Появилась хозяйка и объявила, что обед подан. Она привела нас в столовую, отделанную дубовыми панелями, где в шкафах сверкал хрусталь. Стол был накрыт идеально – крахмальная скатерть, фарфор, хрусталь. Дочери и внучки Гучи ставили тарелки с ветчиной, сыром, ржаным хлебом. Почетное место было отведено запотевшим бутылкам «Пепси» – в Польше этот напиток был еще в новинку.

Зять Гучи долго о чем-то говорил, но я ничего не понимала. Я снова оказалась в иностранном фильме без субтитров. Сэм пришел мне на выручку.

– Они говорят, что цены на зерно упали, а после ухода русских к лучшему ничего не изменилось.

Я отпила из бокала и улыбнулась.

Дама в красном платье призывно улыбалась Сэму – она сидела напротив него.

Я положила на тарелку ветчину и сыр, понимая, что участвовать в разговоре мне вряд ли удастся.

Выпитое скоро дало о себе знать, я извинилась и посетила одну из великолепно отделанных ванных комнат. Возвращаясь в столовую, я заглянула на кухню и восхитилась великолепными деревянными шкафами, посудомойкой и варочной поверхностью последней модели. Во всех других домах, где мы побывали, обстановка была «винтажной», как у Софьи: плита на угле и много ручного труда. Мать Моники нагрузила ее тарелками со вторым блюдом, а суп уже стоял на столе.