к кровати. В документах же, оставленных палачами в канцелярии этой главной полпотовской тюрьмы, указывалось, что он не смог вынести пыток и покончил жизнь самоубийством, перерезав себе вены черенком ложки.

САМЫМ изворотливым из названной троицы «идеологов» оказался Кхиеу Самфан. Ему удалось не только удержаться на плаву, находясь рядом с Пол Потом, но и потом, в 1982 году, войти от «красных кхмеров» в так называемое «коалиционное правительство», составленное из эмигрантского отребья по указке извне.

Во внешний мир полпотовская клика выглядывала осторожно, словно улитка из своей ракушки. «Бамбуковый занавес» приоткрывался трусливо — не дай бог чужой взгляд проникнет за кулисы. Хотя по рассказам бежавших за рубеж уже складывалась картина происходящего внутри страны.

К 1977 году режим начинают одолевать сомнения, вызванные самоизоляцией и желанием завести международные связи. «Теории» Кхиеу Самфана, который утверждал, что расширение торговли с мировым рынком, где доминируют крупнейшие капиталистические государства и иностранные монополии, никогда не помогут Кампучии преодолеть свою отсталость, видимо, подвергаются пересмотру. Более ходовым становится другой его постулат, согласно которому опора на собственные силы объявлялась лишь тактической задачей. «Период реконструкции», предназначенный для обеспечения излишков продовольствия и сырья, по его мнению, подходил к концу. Казалось бы, пора было «разрывать порочный круг отсталости и примыкать к мировой экономической системе, выдвигая уже собственные условия», как и планировал Кхиеу Самфан в одной из своих работ. Оставалось только создать «излишки продовольствия и сырья». А за счет чего? Конечно же, за счет сведения до минимума потребления в собственной стране. Но отобранным у населения рисом нужно было еще и расплачиваться за поставки оружия и боеприпасов, в которых ощущалась все большая нужда по мере развязывания Пол Потом войны против Вьетнама. Для внешнего рынка оставался мизер.

Тем не менее строились планы расширения торговли с соседними государствами, увеличения кампучийского экспорта. До тех пор трудно было получить какое-либо представление об этой области. Из служащих торговой фирмы «Рен фунг», представлявшей интересы Кампучии в Гонконге, журналисты не в силах были вытянуть ни слова. Те вели себя настолько замкнуто и настороженно, что никому не называли даже своих имен и национальности. Однако из гроссбухов Гонконгского управления переписи населения и статистики можно было увидеть, что в 1976 году Кампучия закупала на внешнем рынке рис для семенного фонда, химические удобрения, джутовые мешки, некоторое машинное оборудование, автомобили и запасные части к ним, ручные инструменты, фототовары...

На следующий год товарообмен с Гонконгом составил, по данным агентства Франс Пресс, 14 миллионов долларов, из которых на кампучийский экспорт приходилось лишь 600 тысяч. Малый объем закупок и случайный ассортимент товаров почти ничего не говорили о специфике торговли. Вывод делался однозначный: кампучийские «купцы» плохо ориентируются на мировом рынке, бессистемно приобретая какие-то крохи из того, что раньше составляло традиционный импорт страны. Азиатские бизнесмены, хорошо знавшие конъюнктуру, недоуменно пожимали плечами, глядя, как клерки из «Рен фунг» проявляют удивительное невежество при выборе запасных частей к грузовикам «Рено», покупая их без учета модели и модификации машин.

Только назначение одного товара — 15 000 километров 16-миллиметровой цветной кинопленки — ни для кого не оставалось загадкой. Полпотовцы собирались поставить на поток производство пропагандистских фильмов. Летом 1977 года в офисе фирмы «Рен фунг» была устроена выставка товаров, которые Кампучия предлагала покупателям. Образцы риса, каучука, черного перца были настолько плохого качества, что не отвечали даже самым низким стандартам, и никто из предпринимателей не смог назвать нормальную цену, как ни просили их об этом служащие фирмы.

В апреле 1977 года Иенг Сари, нанося визиты в Сингапур и Малайзию, дал понять, что Кампучия намерена вывезти на внешний рынок 100 тысяч тонн риса, и высказал заинтересованность в расширении торговли. Особое любопытство, как писал корреспондент журнала «Фар истерн экономик ревью», он проявил к исследованиям малайзийского научно-исследовательского института каучука, очевидно подогретый соблазном в будущем заполучить сингапурский рынок. Возможности, как ему внушили перед этим в Сингапуре, у Кампучии имелись.

ПЛАНТАЦИИ гевеи, разбитые на 50 тысячах гектаров в Кампонгчаме, Свайриенге, Кратье, при хорошем уходе могли дать тысячи тонн первосортного латекса и составить ведущую статью национального экспорта. Несмотря на то что в годы воздушных бомбардировок они сильно пострадали и добыча каучука-сырца резко сократилась, французские компании во главе с «Компани дю Камбодж» продолжали держаться там, занимая монопольное положение в этой доходной отрасли вплоть до 1975 года. Дешевый труд рабочих, нещадная эксплуатация давали неплохие прибыли.

По своему качеству кампучийский каучук считался одним из лучших в мире. Примерно половина его экспортировалась в США, около трети — во Францию и десятая часть — в другие страны. Хватало и на внутренние нужды. Переработка сока гевеи велась на фабриках, которые находились в центрах плантационных хозяйств. С конца 60-х годов правительство Кампучии объявляет программу «Большая гевея», поощряя разведение каучуконосов среди крестьян и местных плантаторов. Государство выделяет субсидии для создающихся крупных хозяйств, всячески привлекается частный капитал. Вербовка на плантации шла по деревням, в городских трущобах, в тюрьмах и лагерях беженцев, а также среди безработных Южного Вьетнама. Попадая в договорную зависимость от хозяина на срок от трех лет и выше, рабочий, по существу, становился такой же собственностью предпринимателя, как и высаженные на базальтовых плато деревья. Чуп напоминал гигантскую резервацию, где действовали свои законы, своя полиция. А в апреле 1975 года плантации гевеи национализируются.

Однако в первые же два года полпотовцы не только не восстановили добычу латекса, но и сократили ее. В Кампонгчаме рассказывали мне, какой страшной каторгой были каучуковые рощи для тех, кто оказался причисленным в трудовые коммуны в районе Чупа. Среди рядов гевеи нам показывали длинные рвы, наполненные человеческими скелетами. В краю загоралось пламя борьбы сопротивления, этот район Пол Пот обвел на карте красным карандашом и поставил на нем жирный крест, повелев уничтожить повстанческие отряды. В тот момент, когда Иенг Сари высматривал в Малайзии оборудование для каучуковых заводов, в лесах Чупа шли бои, полпотовские солдаты расстреливали тысячи рабочих и крестьян.

Тогда же во исполнение директивы «Ликвидировать реакционеров» в восточной зоне был распространен циркуляр, в котором говорилось: «Надо удвоить революционную бдительность в отношении тех, кто служил в старом аппарате власти: техников, учителей, врачей, инженеров. Наша партия решает не использовать их». Геноцид принимал тотальный характер; технический персонал и остатки интеллигенции обрекались на поголовное истребление.

— И без того красная земля Чупа была обильно полита кровью патриотов,— говорил мне в Кампонгчаме секретарь провинциального парткома Приеп Пичай.— Полпотовцы хорошо знали бунтарские традиции этих мест и поэтому держали их под