Кощей был богатырем, но предал товарищей и был проклят. Из-за этого проклятия Кощей «с досады сохнет, как паровая лучина, и наконец, обратившись в злую силу, покрытую морщинами, с огромной всклокоченной головой, с впалыми очами, носится по миру, похищает красных невест и жен и уносит их за тридевять земель в тридесятое царство»; он – настоящее чудовище: «Старик не старик, а сед как лунь и весь в морщинах; человек не человек, а с руками и ногами; зверь не зверь, а с когтями и с хвостом длинным, как вдаль извивающаяся дорога; птица не птица, а с красным клювом да с мохнатыми крыльями, как у нетопыря; конь не конь, а из ноздрей дым столбом, из ушей полымя». В финале романа Кощей предстает символическим воплощением всего дурного в человеке: «Силачу необходимо противосилие, как пища; он счастлив, когда встречает его. Так и Иве Олельковичу (богатырю. – К. К.) необходима борьба с Кощеем».

Кощей в литературе XX века

Нашими примерами «присутствие» Кощея в современной литературе, конечно же, не исчерпывается, но в нашу задачу отнюдь не входит намерение составить и представить подобный список.

В цикле романов Андрея Белянина «Тайный сыск царя Гороха» этой условной Русью оказывается неведомое сказочное царство со столицей в городе Лукошкино, где властвует позднее русское Средневековье, временами обретающее черты русского города и государственного устройства XV–XVI веков. Страна, которой правит царь Горох, поддерживает дипломатические контакты с другими странами, – в частности, со Степью, где царствует Кощей (то же допущение делает и Денис Новожилов, автор тетралогии «Тридевятое царство», где Кощей правит кочевниками-степняками), причем при его дворе служат мессы! При столь пестрой смеси исторических и псевдоисторических декораций уже неудивительно, что «наша» нечисть (та же Баба Яга) верит в христианского Бога, а Кощея называют «антихристом» и «басурманином» в значении «человек, отвергающий Христову веру».

Сам Кощей у Белянина «имя свое получил от родителей, они его еще ребеночком вместо молока кровью человеческой поили. И вырос он оттого невероятно силен, худ и злобен. Цепных псов зубами рвал, подковы в узел пальчиками одной руки завязывал, а уж с виду как страшен – ровно скелет живой, желтой кожею обтянут, только глаза и светятся!». Белянинский Кощей правит степняками-шамаханами: «Для шамаханов или какой другой разной погани – он бог и царь. Я так думаю, что вправду старые люди говорили, будто род шамаханский от Кощея идет», – и упорно строит козни против Руси.

В «славянских» циклах Олега Шелонина и Виктора Баженова – «Тридевятое государство» и «Царский сплетник», а также в романе «Алеша Драконыч» – тоже активно действуют персонажи славянского фольклора: волхвы, колдуны, домовые, лешие, волкодлаки, Баба Яга, Змей Горыныч, медведь Михайло Потапыч и прочие.

Особое место в обоих циклах занимает Кощей Бессмертный – верховный криминальный авторитет Тридевятого царства. Даже притом, что в первом цикле он, по большому счету, не является главным злодеем и уже во втором романе трилогии переходит на сторону «наших», которые идут воевать «не-наших», этот персонаж постоянно притягивает к себе внимание читателя. Кощей – классический злодей-неудачник: какую бы каверзу он ни задумал (его мечта – покорить мир), всякий раз случается что-нибудь, что рушит его планы, – явная отсылка к советскому кинематографу, в котором образ Кощея получил такую трактовку. Во втором цикле Кощей сам называет себя богом, да и противники отзываются о нем как о «мелком славянском божке»; видимо, такое объяснение бессмертия Кощея показалось соавторам наиболее логичным.

В повести белорусской писательницы Ольги Громыко «О бедном Кощее замолвите слово» автор использует фольклорный сюжет о пленении Кощея: главная героиня, дочь царя Василиса Прекрасная, выходит замуж за демонического властелина сопредельного царства Кощея и побеждает хитростью злую ведьму Марью Моровну, которая сумела околдовать Кощея и его слуг.

В повести достаточно отсылок к условно славянским реалиям, которые создают для читателя узнаваемый «славянский» мир; одновременно многие фольклорные образы и мотивы получают феминистическую трактовку: царь, Илья Муромец, ухаживающий за Василисой, воевода Кощея и сам Кощей не принимают самостоятельных решений, им обязательно требуется женский совет; все сколько-нибудь значимые события так или иначе подразумевают участие женщин, вплоть до финального поединка между Василисой и Марьей Моровной; богатыри, состоящие при царе, уступают в силе и ратном искусстве «богатыркам» и т. д. В результате сюжет полностью утрачивает героический пафос и оказывается лишь «декорацией» для любовной истории со счастливым концом, а Кощей – первоначально этакий русифицированный барон Синяя Борода: «За неполный год сменилось у Кощея шесть жен, больше месяца ни одна не продержалась. Сорок дней, душегубец, в трауре походит, и снова к царским дочкам сватается. Трижды с Берендеем породнился, трижды с Горохом, теперь и до нашего Лукоморья черед дошел» – становится счастливым мужем.

Совсем иначе, избегая отсылок к советскому сказочному кино, рисуют Кощея другие авторы славянского фэнтези – в частности, Александр Рудазов. В его трилогии «Преданья старины глубокой» имеется условно-историческая Русь, в которой с Владимирским княжеством Всеволода Большое Гнездо соседствует сказочное Тиборское княжество Берендея; Русь оказывается втянутой в войну с «восходным» (по географическому положению относительно Руси) Кощеевым царством. Правитель этого царства, «сын Вия и Живы» (! – К.К.), лишен какого бы то ни было сходства с персонажем советского сказочного кинематографа. Скорее рудазовский Кощей – доведенное до абсолюта воплощение зла из русских народных сказок: «Сухопарый костлявый старик, восседающий на железном троне, напоминал змею. Холодные равнодушные глаза, хищный нос коршуна, впалые щеки, неподвижные черты, мертвенно-сизая кожа, испещренная струпьями, похожая на ветхий пергамент. Он практически не шевелился – за последние десять минут на лице не вздрогнул ни единый мускул, не опускались веки, не дрожали губы. Маска. Высохшая кожаная маска, туго натянутая на костяной череп… Не человек на троне сидит – кошмар ночной».

Как и внешность, поступки Кощея – убийство тиборского князя, убийство дочери Деда Мороза (этакий авторский этиологический миф, объясняющий, почему Снегурочка приходится Деду Морозу внучкой), стремление истребить русичей до последнего человека и т. д. – также значительно превосходят масштабностью те мелкие злодейства, на которые Кощей был способен по воле советских сценаристов и многих нынешних авторов, воспроизводящих в своих текстах кинематографическую трактовку этого образа. Вообще главы всех трех романов, посвященные Кощею и его деяниям, тяготеют к стилистике хоррора.

Наконец, в цикле романов о ведьмаке Смолине Андрея Васильева о Кощее говорится, что он – муж славянской (реконструируемой, разумеется) богини смерти Мары-Мораны, но при этом человек, хоть и проживший изрядно долгую жизнь:

Кощей был величайшим колдуном из людей… черпал свои знания из божественного источника. Смертный познал то, что не суждено было для людей, а только для богов.

Кощей в компьютерной индустрии

Конечно, в разговоре о сегодняшних культурных жанрах нельзя обойти