class="p1">Не ступили и шага от киоска, Владимир тревожно остановился.

— Легка на помине. Знает, где братца искать.

Меж сосен мелькнула фигура девушки в светлом платье.

— Будь другом, соври ей, скажи, что у тебя ночевал.

— Совру, только дай слово, что встретимся. Вот мой телефон.

Невысокая, лет девятнадцати, девушка с тревожно раскрытыми глазами остановилась на сгибе тропы. Владимир театрально бухнулся на колени:

— Не вели казнить, вели миловать. Грешен, сестрица. Засиделся у друга за полночь...

Девушка перевела испуганный взгляд на Сергея. Тот приветливо улыбнулся ей.

— Давайте знакомиться. Таня, значит? Глава семьи. Норовистый братец-то, непослушный?

Таня не сводила с Сергея больших, испуганных глаз. С трудом спросила:

— Вы его... с собой?

— Да нет, мне в эту сторону. До встречи!

Брат и сестра смотрели вслед удаляющемуся Сергею. Владимир старался удержать взятый с утра тон:

— Оператор из киностудии. Душа парень. Зовет в ассистенты. Может махнуть, Танька, а? Потом тебя в актрисы пристрою...

Девушка закусила губу, сдерживая слезы, свернула с тропы и по аллее, усыпанной желтым песком, быстро зашагала мимо угрюмых гранитных нагромождений.

Маленький дом с тремя окнами в палисаднике стоял недалеко от шоссе. Он остался Тане и Володе после смерти родителей.

Таня училась, хозяйничала по дому. Владимир работал на гранильной фабрике, заняв место отца. Жили хорошо, дружно. И надо вот...

Таня как вошла, так и села, обессиленная.

— Что с тобой, Володя? Где ты пропадаешь?

— Милая сестренка, это сердечная тайна, которую, как сказал...

— Не паясничай! — вскричала девушка, и слезы покатились по щекам. — Володя, почему пьешь, откуда у тебя такие деньги?

— Ну, деньги не велики.

— Большие, Володя. Те, под матрацем. И не придумывай, что соврать. В милиции ночевал?

— С какой стати? Я же сказал — у приятеля.

— Боже мой, ты сведешь меня с ума, — расстроенная Таня начинала говорить словами матери. — Ты знаешь, кто он, твой приятель?

— Как — кто? Оператор.

— Не оператор. Оперативник. Старший лейтенант милиции. Он у нас в институте беседу проводил. Пермяков фамилия. Я тогда в него чуть не влюбилась.

Владимир некоторое время ошалело смотрел на сестру, потом с трудом произнес:

— Для начала недурно, как сказал турок, которого посадили на кол... А насчет влюбиться... По-моему, он хороший парень.

— Что же ты натворил, горе мое?

Владимир сел рядом с Таней, обнял ее за плечи.

Станок Акимыча

Сергей нажал кнопку и прислушался к звонку за дверью. Может, дома никого нет?

— Войдите! — раздался громкий голос Ивана Алексеевича.

Сергей пошаркал ногами о резиновый половичок, вошел.

— Ты, что ли, Сергей Никитич?

По отчеству старшего лейтенанта Пермякова называл в управлении только майор Морозов. Остальные — просто по имени. Даже комиссар. Конечно, какой он Никитич в двадцать пять лет! И по званию не привыкли. Форму-то почти носить не приходится — работы навалом.

— Я, Иван Алексеевич. Можно?

— Проходи, проходи.

Майор в спортивных тренировочных брюках и майке лежал на тахте, на полу валялась раскрытая газета. Верхом на нем сидел пучеглазый мальчонка.

— Супруга в отлучке, а я вот с соседом культурно забавляюсь, — улыбнулся Иван Алексеевич, и, легонько вскинув на руках мальчишку, поднялся.

— Подай-ка, Сергей Никитич, папиросы. Вот, на столе. Иначе меня кондрашка хватит.

Закурили.

— Что-нибудь есть? — уже серьезно спросил Морозов.

— С Володькой Елютиным я снова встречался. С ним, по-моему, все ясно. Первый раз корунд ему принес Константин Чердынцев. Тот, на протезе. Чердынцев когда-то работал с отцом Володьки. Пришел с бутылкой...

...Старый друг дома Елютиных, замкнутый, изредка запивающий старик, после смерти Василия Акимовича Елютина пришел в этот дом, пожалуй, впервые. Встречаясь с Владимиром на работе, он здоровался за руку, спрашивал о житье-бытье, похлопывал по плечу.

На том и расставались.

Поэтому его приход на квартиру Елютина тепло тронул Владимира. Распили бутылку. Парень, пользуясь тем, что Таня на месяц со своим факультетом уехала в колхоз, сбегал еще за одной.

— Выпьем, дядя Костя? — предложил Владимир, — батьку помянем.

— Что ж, Акимыча помянуть не грех. Только ты не очень трясись с деньгами. Не густо, поди?

— Хватает, дядя Костя.

— Где уж хватает. Танька-то, гляжу, материны платья перешивает. Девки-то нынче больно форсистые пошли. Завидно, поди, на подруг.

Владимир вздохнул. Завидно или нет Таньке — этого он не знает. Разве скажет такая! А вот его задевает. Хозяином в доме остался, а справить сестре доброе не может. Вон уже домработницы в болоньевых плащах щеголяют, а Танька, как-никак, — без пяти минут инженер...

Дядя Костя налил в рюмки, спросил:

— У Акимыча станок был. Сохранился?

— Лежит на чердаке где-то.

— А ты бы его поправил да вечерами прирабатывал немного.

— А где ее, работу, возьмешь? Вон, надомников сколько. Не чета мне.

— А ты не хай себя. Руки у тебя отцовские. Помогу.

В тот вечер Владимир Елютин принял первую надомную работу.

Через несколько дней дядя Костя забрал рубины, уплатив за каждый грамм по два рубля. Обрадованный Владимир теперь не выходил вечерами из дому — спешил к приезду сестры побольше заработать. Кто его знает — будет потом халтура или нет.

Корунд всегда приносил дядя Костя. Он забирал готовые камешки, расплачивался. Правда, на другой день после первого посещения дядя Костя подошел на работе и шепнул:

— Ты о нашем деле... Чок, чок — и зубы на крючок.

Тогда Владимир это предупреждение понял по-своему. Выгодную сверхурочную работу люди всегда старались держать в тайне. Конечно, совестно тайком солидный приработок отхватывать. Вот у Кухарева трое ребят, жена болеет... Да разве один Кухарев... Никто бы не отказался... Но мысль сделать сестре приятное перебарывала зарождающиеся угрызения.

Однажды дядя Костя пришел пьяненький, поскрипел протезом по комнате, поискал в горке бутылку — не нашел.

— Сбегать? — спросил Владимир.

— Потом. Садись-ка, крестник. Худо дело-то. Нет сырья больше.

— Ну и ладно. С меня хватит.

— О себе только думаешь, а другим?

— Не понимаю.

— Чего там понимать. Не со склада же мне этот корунд выписывали. Витька Курасов, подлец, за хулиганку на год сел. Слышал, поди?

— Туда ему и дорога.

Старик осуждающе посмотрел на Владимира.

— Эта дорога никому не заказана... Вот что, парень. Придется тебе вместо Витьки в Дзержинск съездить.

— Это зачем?

— Опять за рыбу деньги. Корунд