смахнула щеткой невидимые пылинки, поправила ворот рубашки, смятый двойным подбородком, помогла застегнуться.

— С богом, не задерживайся.

— В кои-то веки в город выберусь... Скоро не жди.

Петр Сидорович сунул в карман документы и вышел на крыльцо.

Солнце не успело прогреть землю, и она отдавала сохранившуюся от ночи прохладу. С огорода, грядки которого сбегали к берегу озера Шарташ, веяло ароматом зреющего укропа и болотистой сыростью. Петр Сидорович чинно пошагал к остановке.

Шла посадка на автобус, идущий в Свердловск. Машина явно не могла вместить всех, жаждущих уехать. Петр Сидорович удрученно покачал головой. В его-то годы да с такой комплекцией... Придется ждать следующий рейс. Он огляделся, подыскивая какое-нибудь бревно или скамейку на солнечной стороне — посидеть, пожмуриться в приятном безделии.

На дороге, прижавшись к обочине, стояла «Волга». Около нее разговаривали двое — высокий со строгим профилем и коренастый, довольно полный мужчина с приятной добродушной улыбкой. Старик уже шагнул на мостовую, когда его окликнули.

— Петр Сидорович! — полный, с видневшимися из-под шляпы седыми висками, протянул руку. — Сколько лет, сколько зим! Уж не в город ли собрались?

— Туда. В собес вызвали, — старик чувствовал себя неловко. Вот она, старость! Людей забывать стал. Такой представительный, деловой человек здоровается с ним, а он, побей бог, не может его вспомнить. И ведь лицо знакомое.

Петр Сидорович покряхтел, приминая смущение, притронулся к соломенной шляпе:

— В город, товарищ...

— Ну, зачем так официально. Просто — Иван Алексеевич. Запамятовали? — Добродушный, представительный владелец «Волги» так и сыпал словами. — Давид Григорьевич! — окликнул он своего высокого спутника с усиками треугольником. — Прихвати Петра Сидоровича, задавят в автобусе. Вы поезжайте, Петр Сидорович, я тут остаюсь. Дел — во, — он провел ладонью по горлу, жизнерадостно засмеялся, потряс руку обрадованного старика.

Садясь в машину, покачнувшуюся от его тяжести, Петр Сидорович помотал головой. Он все еще переживал за свою память. Высокий, с усиками, устроился рядом.

— Какой приятный человек, — сказал Петр Сидорович.

Высокий согласился:

— Иван Алексеевич-то? Да, очень хороший человек. Давно знакомы с ним?

Петр Сидорович вздохнул:

— Склероз. Встречались где-то. Прямо неловко даже.

Машина мягко шумела по асфальту, изредка гравий стучал о днище. Шофер включил приемник и расположившиеся на заднем сиденье замолчали, прислушиваясь к тихой, задумчивой песне об иве, которая утверждала, что родиться надо не красивым, а счастливым, потому как «красота завянет, счастье не обманет».

Был ли счастлив Петр Сидорович? Ну, это как сказать. В свое время владельцы «торгсинов» широко распахивали перед ним двери, а Фадеев, директор винного завода, привозил ящики коньяка прямо на дом. Были и черные дни. О них лучше не вспоминать. Особенно те годы за решеткой. Потом...

Петр Сидорович стал сладко подремывать. Машина входила в город. Тот, которого оставшийся в поселке назвал Давидом Григорьевичем, пригнулся к округлому, хрящеватому уху старика, тихо произнес:

— Дельце одно есть, Петр Сидорович. Может, заедем ко мне?

Петр Сидорович помолчал, соображая. А вдруг насчет камушков? Кто мог сказать? Неужели этот пес одноногий? Сто раз говорил, что мне не нужны лишние свидетели... Опять же лицо этого Ивана Алексеевича знакомо...

— Можно, конечно, но, — уклончиво начал старик, — но мне в собес. К десяти вызывали. Может, сейчас поговорим?

Давид Григорьевич выразительно повел глазами на спину шофера.

— Хорошо, только уж вы меня потом подбросьте до места.

— Все будет в порядке, Петр Сидорович.

«Волга» миновала центральную площадь и, сделав вираж вправо, затормозила. Давид Григорьевич вышел первым, придержал дверцу. Старик, покряхтывая, стал вылезать, сипловато спрашивая:

— Может, вы по поручению?

— Конечно, конечно, — весело отозвался Давид Григорьевич. — В нашем деле не самовольничают.

Петр Сидорович выпрямился. Глянув на входную дверь высокого кирпичного здания с зарешеченными окнами первого этажа, изменился в лице. Немая сцена продолжалась минуты две.

Наконец, старик вынул из кармана платок, нервно продул ноздри и устало сказал:

— Понятно. Не ожидал. Это вы и хотите уточнить «сумму заработка»?

— Мы и хотим. Теперь вспомнили, где встречались с Иваном Алексеевичем?

— Нет, не помню.

— Ну, это простительно. В год вашего первого ареста он был совсем юным.

— Да-а, бежит время.

— Бежит, Петр Сидорович.

— Высоко к вам подниматься?

— Совсем пустяк — на второй этаж.

— Тогда идемте. Выше я бы не согласился.

В кабинете заместителя начальника следственного отдела подполковника милиции Давида Григорьевича Аршавского Петр Сидорович Боровлянский (то был, конечно, он), спросив разрешения, снял чесучевый пиджак и тяжело опустился на стул. Глаза его сузились, выдавая лихорадочную работу мысли. Подполковник вежливо посоветовал:

— Не майтесь, Петр Сидорович.

Аршавский убрал со стола развернутую газету. Под ней лежали коробка «Казбека» и фотография человека с ястребиным взглядом, у которого была изъята эта коробка. Глаза Боровлянского налились бешенством.

— Сволочь... Обнажился?

— До исподников, Петр Сидорович. Ну, теперь вы расположены к беседе? Или Ивана Алексеевича подождем? Он быстро закончит обыск в вашем доме и прибудет. Кстати, за Чердынцевым, Курасовым, Топорковым... Не буду всех перечислять. За ними тоже машины посланы. Персональные.

Улыбнитесь, Таня

— Таня! Елютина! К телефону.

В узком институтском коридоре только что вывесили факультетскую стенную газету. Стайка девчат, пересмеиваясь, толпилась около нее. Подошла и Таня с необъяснимым стесненным чувством. Казалось, беда, свалившаяся на ее семью (она даже сейчас мыслила категориями покойной мамы), глянет на нее с листа ватмана обидной насмешкой. Но ничего особенного не увидела. Обычное студенческое подтрунивание друг над другом. Успокоенная, она читала забавную телеграмму, присланную ребятами с целины.

И вдруг — к телефону. Опять тревожно ворохнулось сердце. Что оно, на самом деле!

Таня подошла к телефону, сняла трубку. Спрашивал незнакомый голос.

— Кто это? — спросила Таня.

— Это я, Таня, Сергей Пермяков.

Вот оно, сердце-вещун не подвело. Пермяков... Это же тот старший лейтенант.

— Что вы думаете делать после занятий?

— Н-не знаю.

— А то давайте, погуляем вместе.

— Что-нибудь о Володе?

— Собственно... Да нет, просто так.

О, если бы это случилось в тот день, когда он приходил к ним на факультет с беседой... Как это давно было... Декан представил тогда молодого офицера в милицейской форме. Их парни-пижоны многозначительно переглянулись: дескать, послушаем, чему нас будет вразумлять этот опер. А потом сидели, раскрыв рты. Ну, а Таня... Таня, задиристая спорщица, любившая ставить ошеломляющие вопросы даже уважаемым профессорам, сидела робкая и завороженная. Не знает