какой молодец, о, глядите-ка, ровнехонько по желтой линии! Ко всеобщему восторгу присоединяются прохожие на улице и пассажиры, ожидающие своей очереди на посадку, аплодисменты доносятся даже из окон первого этажа, что напротив остановки. Ну вот, теперь надо похлопать мне, ведь это я придумал штуку про автобус, пускай и благодаря Монстру.

Пока я погружен в размышления, Иеремия продолжает тараторить. Переходим к пункту 3 нашего плана: ночной охранник. На первом этаже, если идти от главного входа все время прямо, то в самой глубине по левой стороне будет коридор, где расположен центр круглосуточного видеонаблюдения. Охранник сидит там. Любой подозрительный шум, свет, движение – и он поднимет тревогу.

– Я тут провел небольшое расследование, – говорит Иеремия, – покопался в его прошлом и нашел пару сомнительных эпизодов. Скажем, есть у меня способ заставить охранника в ночь операции посидеть паинькой в укромном уголке.

Похоже, Иеремия успел найти к нему индивидуальный подход – примерно так же, как в свое время ко мне.

По одной проблеме за раз: Гений

Декабрь 2002 года

Несколько дней мы мотаемся туда-обратно между Антверпеном и ангаром-складом. Каждому выделен уголок для работы. Пространство огромно – тысячи совершенно пустых квадратных метров, в центре которых разместилась копия хранилища. Пара зон отгорожены прорезиненными завесами, чтобы не уходило тепло, плюс два туалета в противоположных частях склада и два обитых досками кабинета, крохотных – едва письменный стол помещается.

Одну из этих каморок оккупировал Гений. Приезжая на склад, он просиживает там часами, и не дай Бог его потревожить. Слышны только ругательства да резкие удары кулаками, пятками и коленями по стенам, причем с такой силой, что те ходуном ходят, а после – оглушительно громкая музыка. Гения не узнать: всегда дружелюбный, отзывчивый, на работе он превращается в упрямого и агрессивного подростка. Время от времени я, в ответ на его прошлую любезность, заглядываю в каморку с термосом в руке и предлагаю сделать паузу, но ответ неизменен:

– Потом, попозже. – И следом приступ кашля.

– Ты в норме?

– Да, это просто астма, пыли тут навалом.

А сам даже глаз не поднимет. И до вечера в общей комнате не появляется. Так было с самого первого дня. Я всего пару раз видел, как он там разговаривает с Ключником: сперва просил разрезать огнетушитель на части, потом – сварить его обратно. И с тех пор ничего. Разве что Монстр однажды удостоился права свободного доступа в каморку без угроз и запугивания, да и то лишь пока заканчивал установку микрокамеры для стальной двери люка.

Я, конечно, не зануда, но, если Гений продолжит в том же духе, он через неделю сляжет. На сей раз я абсолютно убежден, что ему пора сделать перерыв: уже почти четыре, нужно пообедать. Когда я приоткрываю низенькую дверь, он наконец поднимает взгляд от стола, где корпит над разделанным огнетушителем. И молчит, глядя на меня так, будто я прервал операцию на открытом сердце. Или будто ему почти удалось пропустить верблюда через игольное ушко. А потом как захохочет! Внезапно. Даже не ругается, хотя я уже был готов услышать от него подборку изысканных оскорблений, специально для коллекционеров.

– Ладно, перерыв.

Мы садимся рядом на диван в общей комнате, съедаем по паре бутербродов с салями и страккино[34], омлет, прошутто[35].

И вдруг, после нескольких минут молчания:

– А знаешь, о чем мне напоминает та огромная пустая комната из гипсокартона?

– Нет, о чем?

– О том времени, когда я ушел от жены…

Чудненько. Такое признание – и безо всяких предисловий. Он делится со мной воспоминаниями, ожидая в ответ хотя бы толику сочувствия.

– А меня жена годами просит сделать ей на день рождения один и тот же подарок…

Мой ответ немного сбивает его с толку, ну так и утешитель из меня невеликий. До отцовской холодности и отстраненности далеко, но и на сертифицированного психолога не тяну. Главное, что он, пусть и с натянутым любопытством, все-таки спрашивает про подарок.

– Каждый год она просит меня об одном и том же: свали наконец из дома!

Эту шутку я слышал по меньшей мере лет тридцать назад, в одном баре, куда зашел с отцом, и она мне запомнилась, хотя я в жизни бы не подумал, что однажды ее повторю. Но сейчас мне показалось, что она придется к месту. Гений смеется – вероятно, больше из жалости, нежели из-за самой шутки, ведь она весьма низкого пошиба. Изобрети кто классификатор шуток, эта была бы признана одной из худших за всю историю. Но иногда мы ко всему относимся слишком серьезно, хотя нужно всего-то немного посмеяться. Такие уж мы, мужчины, об эмоциях не распространяемся.

Ясное дело, парень склонен к внезапным страстям и влюбленностям: сразу видно, что в плане общения он довольно неуравновешен. Наш Гений абсолютно убежден, что достаточно полюбить кого-то, чтобы тебе ответили взаимностью, – причем с привязанностью и дружбой он совершает ту же ошибку. Нет, это работает не так, за способностью заставить кого-то полюбить тебя стоят технологии, которые отлаживались веками. Чтобы считать другого чем-то тебе обязанным, мало первым стащить с вешалки свою привязанность и вывалить ее на стол.

Социального интеллекта не хватает как Гению, так и Монстру, зато, похоже, у Ключника его когда-то было в избытке. По крайней мере, до определенного момента. Потом что-то явно произошло, и теперь он безмолвный остов, готовый выжать из этой операции все до последней капли, лишь бы бросить свою скобяную лавку и с головой уйти в мир внезапных падений давления, характерных для рабочих на пенсии.

– И как дела сейчас? – спрашиваю я Гения.

– Мы с Габриэллой вместе уже два года, а вот детей я больше не вижу.

Еще один удар.

Я говорю, что дети, когда вырастут, сами поймут, что к чему.

– Это на уровне инстинктов, они тебя найдут, – успокаиваю я его, хотя сам не знаю, правда ли это. Но, может, и правда, а в таком случае лучше быть готовым.

Печально все это слышать. А я про печаль понял одну интересную штуку, могу рассказать. Не знаю, поможет ли это Гению, но попробовать стоит.

– Печаль вынуждает тебя общаться с другими людьми, искать в них тех, кого ты в прошлом любил, но потерял из виду. Жестоко звучит, но в итоге именно печаль выводит тебя в мир.

– Гм, хочешь сказать, что я должен радоваться тому, что мне грустно? – недоуменно спрашивает он.

– Что ты должен, а что нет, не мне решать. Но когда ты счастлив, ты начинаешь ощущать себя независимым, а независимость – штука опасная: посчитав, будто тебе никто не нужен, что все тебе обязаны, ты тем самым только себя и обманешь…

Но тут мы оба понимаем, что нарушили основное правило общения взрослых людей – вторглись, так сказать, на запретную территорию. Сваливать свои эмоции на других – дурной тон. Нюни распускать нельзя ни в коем случае.

Осознав, что забрели в тупик, мы оба киваем и возвращаемся к своим делам. Он хлопает меня по плечу, я провожаю его до мастерской, а сам иду в наше гипсокартонное хранилище.

По одной проблеме за раз: Монстр

Декабрь 2002 года

– От двери хранилища до точки, где установлен центральный датчик сигнализации, двенадцать шагов, – сообщает Монстр, оборачиваясь к нам. Мы наблюдаем за ним снаружи.

С каждым днем мы ориентируемся все лучше, пора приступать ко второму этапу.

– С сегодняшнего дня все мы слепы, – предупреждает Иеремия, раздавая темные очки. Это его решение. – Нужно воссоздать обстановку во всех деталях, устроить кромешную тьму.

Монстр отнекивается, пытается что-то объяснить, хотя, в конце концов, именно ему очки нужнее всего: это ему предстоит наощупь обезвредить сигнализацию. Датчики встроены в металлический каркас подвесного потолка хранилища на высоте примерно два восемьдесят, и Гению с его ростом метр шестьдесят восемь до них не дотянуться даже в прыжке.

– Так, теперь послушайте меня, – продолжает Иеремия. – Спустившись по лестнице, мы окажемся у последней двери. За ней нас ждет бронированная камера, и, чтобы добраться до норы Белого Кролика, то есть двери люка, ее придется пересечь. Эта комната – настоящая мышеловка: здесь сразу