Очень сложно и непонятно.

Избирательное внимание

Захожу я в метро.

И рядом тетка говорит:

- Одни обезьяны кругом.

"Верно! - подхватываю про себя. - Молодец!"

А потом мне стало стыдно. Оказывается, она смотрела на газетный ларек с обезьянами к Новому Году. Год Обезьяны.

Первичная дезинфекция под клубничку

Теща похаживает по грядкам и бормочет: лягушки! лягушки всю клубнику обкусали. О птицах и слизнях не помышляя.

Ну да, покусали. А потом стройным рядом пошлепали в колодец.

Я тамошний колодец помню.

Послала меня теща водицы набрать. Подхожу и вижу: колодец, может быть, и глубок, но не вполне обустроен, и вода в нем стоит вровень с землей, и даже через край перебирает.

И в этой купальне благоденствуют и преуспевают лягушки и жабы, наобкусавшиеся клубники.

- У вас там лягушки в колодце! - жалуюсь я.

Теща задумалась буквально на секунду.

- А они воду стерилизуют, так говорят.

И делают это, как я догадался, выбросом дезинфицирующей семенной жидкости: жабий самец исторгает из себя похотливый облак, который немедленно, против всякого встречного желания, оплодотворяет всех вокруг, включая пришедших с ведрами.

Философия

Недавно по телевизору показали мусульманского ученого, который математически доказал существование Бога. Он, правда, был осторожен и не стал уточнять, кого доказал - Иегову или Аллаха; он просто подсчитал молекулы с атомами, учел разные векторы и вывел, что все в мире взаимосвязано. Если кто чихнет, то это мгновенно аукнется каждому - от соседей до дальних пульсаров.

Поэтому я подумал, что беда шизофреников заключается в слишком хорошем восприятии этой связи. Ее богатство столь велико, что мешает употребить его к собственной пользе. Человек теряется и не отличает "главного" от "второстепенного". А "главное" для человека - это умение выживать, то есть вещь в галактическом масштабе смехотворная и ничтожная. За деревьями теряется лес. Зато в лесу все деревья сливаются.

Ведь когда "космический фонон с элементами китайского разврата пронзает пространство", это что-то означает, да? А фразу "кольцом самотворчества крепко обезопасим себя вовне" я почти понимаю.

Короче говоря, положение совершенно безвыходное. Как только забудешь о собственной пользе и пропитаешься гармонией, сразу заболеешь и попадешь на укол.

Наверное, первобытный человек улавливал связи гораздо лучше, потому что понимал мало, а чувствовал много. Это потом он нажрался познавательных змеиных яблок и двинулся по корыстной тропе, обращая внимание лишь на вещи, которые можно пошшшупать с пользой для своего ненасытного желудка.

Вот вам Хайдеггер, если угодно. А не угодно, так и ладно.

май 2003 - июль 2004

Часть вторая

Я жил, как художник, взбирающийся по тропинке над озером, и завеса скал и деревьев скрывала от меня целый вид. В проеме художник видит, что искал, перед ним расстилается озеро, и он берется за кисти. Но наступает ночь, и рисовать больше нельзя, а вслед за ней день уже не наступит.

М. Пруст. "Обретенное время"  

Давно сквозь зубы говорит "Нева"

В первый раз мои хорошие, замечательные рассказы отказался напечатать завпрозой по фамилии Рак. Он отписал, что мои чудесные произведения не представляют интереса для редакции. Потом он умер.

Его место занял Лурье, который так грозно рыкнул мне в трубку "Нет!", что дальнейшая беседа сошла на нет.

Потом я завел знакомство с главным редактором Борисом Никольским. Он сказал, что не имеет претензий к стилю, однако направленность рассказов не соответствует течению "Невы". А я, грешным делом, так и не понял, куда она может течь? В Балтийское море? Не так уж у нас и уютно, на Балтике. Вот если бы в Индийский океан... В конце концов, я же ему не докторские истории принес.

Наконец, благодаря писателю Павлу Мейлахсу, за меня взялся новый начальник. И он отобрал один рассказ из цельного, нераздельного цикла, в шестой номер. Выдрал его, руководствуясь абсолютным, как сам признался, вкусом.

Так вот: уже перевалил за середину июль, а я все не в курсе.

Сегодня, палимый жарой, я пустился на поиски "Невы". Вообще, день выдался так себе, не слишком удачный. Но поиски редакции превзошли все мои ожидания.

Один раз я уже пытался попасть в "Неву", но лил проливной дождь, а я был с дочкой, и разве лишь подивился, почему "Невы" нет по ее адресу Невский, дом 3. Сегодня я был один и решил разобраться. Стихия взбунтовалась, но осталась невидимый. Она гнала меня проходными дворами, под рев компрессоров, где все подо и надо мной рушилось и осыпалось; в доме 3 шел капитальный евроремонт, а "Нева", как я, изнемогая, выяснил, переселилась в Банк, что в доме 1, и там меня погнало той же стихией по запутанным коридорам и лифтом то вверх, то вниз, то вбок, а я, как Евгений бедный, седлал то Медного Всадника, то ненастоящего льва, я ощущал исходившую от них мощь, она несла меня над "Невой", и я нашел "Неву". Мне криво сказали, что вот он, журнал со мной внутри, но про меня ничего не знают в смысле звериного пенсионного числа и вообще паспорта.

Однако я, отхлебывая газированный напиток, вынул паспорт, предъявил пенсионное число зверя вкупе с индивидуальным номером, вооруженный ими всегда, и меня отвели в бухгалтерию, и там отдали этот журнал с рассказом насовсем, и даже сказали друг другу: а есть ли деньги в кассе? - Смотря сколько, был ответ.

И выдали мне гонорар: триста восемьдесят рублей.

- Без копеек? - строго спросила кассирша.

- Без копеек, - эхом вторила ей бухгалтерша.

И мне не дали ни копейки, только триста восемьдесят рублей, хотя я видел, что у нее, в мешочке, было полно копеек, но я остался без копейки, потому что местная публика любит обижать юродивых.

Тепло для женского сердца

Когда мой шурин впервые пришел в зону, устроившись туда прорабом, ему было не по себе. Все ходят какие-то потусторонние, жмутся к стеночке, сплошные тени - ночной дозор.

- Петухи, небось? - спрашиваю.

Шурин посмеивается:

- Да там все время кого-то петушат. Поди разбери их, чего они.

А потом ничего, он привык. Но не совсем.

Сидят они с бухгалтером и расписывают спецодежду на всех. Распределяют обмундирование по совести.

- Ну, - говорит бухгалтер, - первыми женщин оденем.

И откладывает стопочки, самой грубой ткани.

- А я пошел, - говорит. - А ты оставайся тут. Пускай