7 мая 1584 г., в котором уничижительно отзывался об интеллектуальных качествах англиканского епископата, капелланов Уитгифта и его самого, настаивая на своем праве судить о чистоте официальной церкви и ее обрядах. Он признавал это право и за его коллегами-парламентариями[585]. Кроме того, Бил продолжил полемику с Уитгифтом, написав трактат против присяги ex officio. [586] Выступление Била в парламенте подлило масла в огонь. Ему было приказано не приходить в палату до конца сессии.

17 марта 1593 г. Бил написал письмо Берли, в котором отвергал подозрения в том, что он является сторонником нового церковного управления. «Ни в парламенте, ни за его пределами я никогда не одобрял подобных новшеств. И приватно, и открыто я заявлял, что считаю имеющиеся законы достаточными, если их исполнять должным образом…»[587]. Но далее, со ссылками на Брактона, Фитцгерберта, Великую хартию вольностей и обычаи Англии, не знавшей процедуры инквизиционного расследования до эпохи Генриха IV, он доказывал, что церковные суды нарушают общее право, обычаи земли и королевскую прерогативу. Несмотря на то, что Берли вполне разделял многие из этих утверждений, он оказался не в силах уберечь клерка Тайного совета от гнева королевы и опалы. Бил оставался под домашним арестом до конца сессии и больше никогда не избирался в парламент.

Подводя итоги, можно констатировать, что дебаты относительно дальнейшего реформирования Церкви Англии стали мощным стимулом полемики о парламентской свободе слова, что, в свою очередь, имело важное конституционное значение. Обоснование права депутатов выступать с законодательными инициативами в сфере церковной политики, свободно высказываться по вопросам доктринального характера и церковной дисциплины стало важным этапом формирования представлений о прерогативах парламента как института и их соотношении с прерогативами монарха.

Легитимации этого права служили отсылки к официальным формулировкам, которые использовали представители власти, созывая парламент и предлагая депутатам позаботиться о «господней чести и славе», к предшествующему опыту парламента, вовлеченного Тюдорами в дело Реформации и Контрреформации, к корпусу исторических прецедентов на этот счет, который использовали пропуритански настроенные юристы. На заключительном этапе полемики о репрессивной политике епископата по отношению к священникам-пуританам в среде депутатов-правоведов сформировалось требование поставить деятельность церковных властей под контроль парламента (что, безусловно, нарушало прерогативу монарха) и в рамки общего права королевства.

Дебаты о праве обсуждать церковные дела внесли огромный вклад в становление теоретического обоснования парламентской привилегии свободы слова. Эта доктрина была многим обязана пуританскому дискурсу — библейскому языку с его богатой лексикой, образностью и нравственными наставлениями, привносимыми в парламентские дебаты. (Реформацию в целом, по-видимому, следует отнести к числу важнейших интеллектуальных и психологических предпосылок генезиса свободы слова, поскольку она стимулировала самостоятельное обращение с текстам Св. Писания, их осмысление и поиск библейских аргументов в полемике, создавая атмосферу, в которой каждый, кто полагал, что принадлежит к избранному сообществу истинно верующих и ощущает присутствие Св. Духа, мог пророчествовать.) Усилиями вдохновенных «пророков», подобных Питеру Вентворсу или Иову Трокмортону, в ряды апологетов свободы слова были рекрутированы Соломон и апостол Павел. Проблема моральной ответственности депутата как благочестивого «советника» отныне осмыслялась в контексте противостояния добра и зла, борьбы за торжество Божьего дела. В этой системе координат к соображениям гражданского порядка прибавлялись рассуждения об индивидуальной ответственности христианина перед Богом, о необходимости сохранить душу и совесть незапятнанными. Последняя категория играла важную роль в риторике пуританских ораторов, для которых обязанность прямо и нелицеприятно высказываться вытекала из учения о христианской любви, самоотверженном служении ближнему, концепции индивидуального призвания и дарованного человеку «таланта», который следует употребить с пользой для Божьего дела. Несмотря на заверения в неизменной лояльности, такая концепция свободы слова была чревата серьезными осложнениями для монарха в его отношениях с «божьими людьми», поскольку последние ставили долг перед Господом неизмеримо выше проявления покорности государю. Проблема свободы дискуссий в парламенте была неотделима от более широкого контекста национальной Реформации и теоретических воззрений на природу власти. В 1580–1590-е гг., когда представление о Елизавете как о ниспосланной Провидением благочестивой королеве стало подвергаться сомнению[588], в глазах пресвитериан Господь как истинный глава Церкви начал вытеснять светскую правительницу как формальную ее главу, которую стало возможно подвергать критике и даже угрожать ей наказанием свыше за следование неверным курсом. Аргументы пресвитериан в защиту свободы высказываний в парламенте неизбежно отсылали к их политическому учению о допустимости неповиновения магистратам, навязывавшим подданным противозаконные и губительные для христианских душ установления. Это не могло не сказаться на отношении Елизаветы, как к ораторам-радикалам, так и к самому принципу свободы слова. (Именно поэтому в 1590-х гг., после разгрома пресвитерианского движения, пуританский дискурс в палате общин постепенно уступил место привычной и менее провокативной лексике общего блага и профессиональному юридическому языку).

Наконец, чрезвычайно важным с точки зрения развития парламентской политической культуры представляется совершившаяся в ходе дебатов эволюция представлений об истоках свободы слова, которую стали рассматривать не как милость государя, дарованную депутатам, а как фундаментальное право подданных английской короны, проистекающее из универсального божественного закона.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Английская реформация: документы и материалы. / Под ред. Ю. М. Сапрыкина. М., 1990.С 69–79. [Angliyskaya reformatsiya: dokumenty i materialy. / Pod red. YU. M. Saprykina. M., 1990.S 69–79.]

Дмитриева О. В. «Верноподданный смутьян»: к вопросу о самосознании елизаветинского государственного деятеля // Феномены истории: К 70-летию В. Л. Керова. М., 1996.С 97–105. [Dmitriyeva O. V. «Vernopoddannyy smut’yan»: k voprosu o samosoznanii yelizavetinskogo gosudarstvennogo deyatelya // Fenomeny istorii: K 70-letiyu V. L. Kerova. M., 1996.S 97–105.]

Речь против Гая Верреса. «О казнях». LXIII, 163// Марк Туллий Цицерон. Речи. В 2 т. Т. I. М., 1993. [Rech’ protiv Gaya Verresa. «O kaznyakh». LXIII, 163 // Mark Tulliy Tsitseron. Rechi. V 2 t. T. I. M., 1993.]

Brook V. J. K. Whitgift and the English Church. L., 1957.

Calendar of the State Papers. Venetian series. L., 1890. Vol. VII. 1558–1580.

Collinson P. John Field and Elizabethan Puritanism // Elizabethan Government and Society / Ed. by Bindoff S. T., Hurstfield J., Williams C. H. L., 1961.

Idem. The Elizabethan Puritan Movement. L., 1967.

D’Ewes S. The Journals of All the Parliaments during the Reign of Queen Elizabeth, both of the House of Lords and House of Commons. L., 1682.

Dawley P. M. John Whitgift and the English Reformation. N. Y., 1954.

Guy J. The Elizabethan Establishment and the Ecclesiastical Polity // The Reign of Elizabeth I: Court and Culture in the Last Decade / Ed. by J. Guy. Cambridge, 1995.P 126–149.

Mc Laren A. N. Political Culture in the Reign of Elizabeth I. Queen and Commonwealth 1558–1585. Cambridge, 1999.

Neale J. E. Elizabeth I and her Parliaments. 2 vols. L., 1953, 1957.

Idem. Elizabeth I and Her Parliaments. Vol. II. 1584–1601.

Paule G. The Life of… John Whitgift, the Most Reverend and Religious Prelate. L.,