Иной торжественной реки.

Для них, детей тысячелетий,

Лишь сон – виденья этих мест,

И эта твердь, и стены эти,

И твой, взнесенный к небу, крест.

И, видя, что багряным диском,

На Запад солнце склонено,

Они мечтают, как, – давно, —

В песках, над падшим обелиском,

Горело золотом оно».

В. Брюсов. «Александрийский столп», 1909

С тех самых пор сфинксов из Египта времен фараона Аменхотепа III иначе как петербургскими никто и не именует.

Образ петербургских сфинксов у многих ассоциируется с чем-то мистическим и загадочным, до сих пор внушая благоговение и страх, что, в свою очередь, порождает различные городские легенды. Например, есть поверье, что нельзя смотреть сфинксам в глаза на рассвете и на закате – именно тогда они могут подчинять себе любого и буквально сводить с ума. Так, в 1938 году во время реставрационных работ один из рабочих, вооружившись пескоструйным пистолетом, стал угрожать расправой окружающим и проклинать Сталина. При последующем допросе в НКВД рабочий-пескоструйщик утверждал, что смотрел в глаза сфинксов и в какой-то момент понял, что не может управлять собой и обязан следовать приказу совершить жертвоприношение. Эта история – лишь еще один пример того, как окружающая среда города и отдельные его элементы могут влиять на человека, тем самым формируя не только очередной миф, но и саму ткань образа города.

Египетские скульптуры – не единственные заморские гости Северной столицы. На Петровской набережной Невы уже в начале XX века появились китайские львы Ши-Цза. Изготовленные из маньчжурского гранита и доставленные из города Гирина в Санкт-Петербург, изваяния были первоначально подарены китайцами приамурскому генерал-губернатору Н. И. Гродекову. Он же, в свою очередь, решил подарить их Петербургу и сам оплатил транспортные расходы по отправке скульптур в столицу. Их решено было установить на недавно обустроенной и облаченной в гранит Петровской набережной напротив Домика Петра.

Ши-Цза – это два льва, а точнее – лев и львица со львенком, которые обычно устанавливались у входа в храм, дворец или на кладбище в Китае. В Петербурге они установлены у самой первой жилой постройки города – Домика Петра Первого, «первого дворца» Петербурга. Именно его и охраняют мифологические львы-стражи.

Гранитные камни издавна использовались не только как строительный и отделочный материал, но и служили надгробиями, которые, в свою очередь, иногда получали новую жизнь неожиданным образом. В начале 2000-х годов во время реконструкции тротуаров в центре города была обнаружена жуткая находка: оказалось, что бордюры, или, как их называют петербуржцы, поребрики, являются не чем иным, как надгробными плитами с захоронений XIX века. Комментарий по этому поводу газете «Комсомольская правда» дал Николай Лаврентьев – секретарь Петербургского Митрофаньевского союза, который занимается историей усыпальниц:

«В тридцатые годы прошлого века многие кладбища уничтожили: Смоленское, Митрофаниевское, Волковское… Выборгское – Римско-католическое, по воспоминаниям очевидцев, было вообще превращено в каменоломню.

В 1924 году Петербург накрыло одно из крупнейших наводнений. Водой смыло из города все деревянные плашки, которыми были выложены улицы. Советские власти нашли оригинальное применение надгробиям с кладбищ, закрытых через три года после трагедии. В угоду индустриализации мостовые выложили могильным гранитом. И дороги обновили, и новые пространства расчистили. Сколько всего улиц подверглось траурной облицовке, даже историки только могут предполагать».

Газета «Комсомольская правда» от 30 марта 2011 г.

Ши-цза. Фото А. Евстафьева

Надгробные плиты, использованные в качестве материала для бордюров или мощения улиц и площадей, были обнаружены на Большой Конюшенной улице, Миллионной улице, Невском проспекте, площади Ленина, Октябрьской набережной. Этот факт словно заново подкрепляет миф о городе, построенном на костях. Однако в нашем случае «кости» – это память об усопших, хранимая каменными плитами со старых кладбищ.

Гранитные набережные, каменные мосты, фасады и колонны дворцов и храмов привносят торжественность в облик Петербурга, но вместе с тем несут и загадочную и мистическую печать древности, закованную в камне – материале, ставшем доминантой в образе города и несущем в себе особую энергетику.

«Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит…»

А. С. Пушкин. «Медный Всадник», 1837

В гранит были одеты и стены главной крепости города, речь о которой пойдет далее.

Глава II. Петербургские тюрьмы

1. «Здесь будет город заложен…» Крепость-тюрьма

С раннего средневековья городом в России называли крепость и огороженное крепостной стеной место. Такая традиция сохранялась и в начале XVIII века во времена правления Петра I, стремившегося не только вернуть России ее земли на Балтике, но и прочно на них закрепиться, заложив новую цитадель.

Как мы уже говорили ранее, территория, на которой возник Санкт-Петербург, издавна входила в состав Древнерусского государства. Уже в IX веке здесь проходил путь «из варяг в греки», а в 1240 году на Неве, в месте впадения в нее реки Ижоры, состоялось сражение между крестоносцами и новгородцами, во главе которых был князь Александр Ярославич[3]. В 1323 году в месте впадения Ладожского озера в Неву новгородцами была заложена крепость Орешек, которой в XVII веке после заключения Столбовского мира завладели шведы. Вместе с крепостью им берега Невы и Финского залива, называемые Ингерманландией. В начале XVIII века в ходе Северной войны Петр Первый вновь отвоевывает земли «отчич и дедич». Взятие крепости Орешек, а следом за ней шведской крепости Ниеншанц на берегу Невы становится предпосылкой к заложению нового города, ставшего впоследствии столицей Российской империи. Место его основания Петр выбрал сам еще до взятия Ниеншанца при осмотре близлежащих земель. Выбор его пал на Заячий остров в широком месте Невы близ ее устья.

Происхождение названия острова имеет разные версии. По одной из них, здесь действительно водились зайцы. По легенде, во время строительства крепости один из зайцев прыгнул на ботфорт Петра и прижался к нему, что рассмешило царя. Есть также версия, уходящая корнями в язычество. В финно-угорском племени ижора, населявшем ранее эти земли, существовал культ поклонения Заячьему богу – символу плодородия и жизненной силы. У славян таким богом был Перун, бог-громовержец. Возможно, на острове когда-то располагалось посвященное Заячьему богу капище. Так или иначе, название это появилось в письменных источниках XVIII века и существует и по сей день: «Заячий» – перевод с финского Енисаари или Яносаари, что и означает «заячий».

Именно в этом месте и решает Петр заложить крепость Санкт-Питер-Бурх по имени св. Петра, своего небесного покровителя. Позже это название унаследует и сам город, а цитадель-родоначальницу на Заячьем острове переименуют в честь святых апостолов Петра и Павла по расположенной