Впрочем, я это говорю еще не прочитавши, а только перелистнувши» [326]. Отзыв Гоголя, как говорят, положительный, но умеренный. Капитальных достоинств, нового слова в дебюте молодого писателя он не увидел. Или еще не успел увидеть… [327].

Ф.М. Достоевский

После Генуи Гоголь оказался в хорошо знакомой Ницце, затем планировал двинуть во Франкфурт – к Жуковскому, но, изменив вдруг направление, попадает в Париж, где желает повидаться с графом Толстым, здесь на пути его снова встречается Анненков, который всё ещё путешествует, всё ещё холост и судьбу свою пока не встретил.

Потом Гоголя всё же заносит во Франкфурт, пара недель и – Греффенберг, затем снова Карлсбад. Отсюда Гоголь направился в Швальбах, чтобы вновь встретиться с Жуковским, принимающим лечебные ванны, а заодно и самому попробовать это средство. По пути, оказавшись в городе Бамберге, он опять увиделся с Анненковым. Странствующий любитель искусства Павел Анненков заехал в Бамберг, чтобы осмотреть расположенный на горе знаменитый собор в романском стиле, и когда, уже полный впечатлений, он спускался с горы, то заметил вдали подымающегося человека, очень похожего на Гоголя. Невольно Анненков впал в тон гоголевского стиля мышления, то есть «с изумлением подумал об этой странной игре природы, которая из какого-нибудь почтенного бюргера города Бамберга делает совершенное подобие автора «Вечеров на хуторе». Однако это было не подобие, а сам оригинал: Гоголь ехал в дилижансе, очевидно, в Швальбах и воспользовался часовой остановкой для осмотра собора.

Пришлось Анненкову вновь подниматься в гору к собору, чтобы поделиться с Гоголем только что полученными впечатлениями и сведениями, но Николай Васильевич от такой помощи отказался: «Вы, может быть, ещё не знаете, что я сам знаток в архитектуре».

В Бамберге Анненков провел с Гоголем ещё меньше времени, чем в Париже, час или несколько больше, но этого было достаточно, чтобы заметить в писателе разительные изменения. «Это был совсем другой Гоголь, чем тот, которого я оставил недавно в Париже, и разнился он значительно с Гоголем римской эпохи». То есть «разнился» не только с Гоголем пятилетней давности, но и с тем, каким он был всего два месяца тому назад! «Все в нем, – продолжает мемуарист, – установилось, определилось и выработалось» [328].

* * *

Последнюю декаду июля Гоголь проводит в Швальбахе вместе с Жуковским. Отсюда же 30 июля по новому стилю высылает Плетнёву первую тетрадку с рукописью «Выбранных мест…» и настоятельно просит: «Все свои дела в сторону, и займись печатаньем этой книги… Она нужна, слишком нужна всем…» [329].

В начале августа Гоголь в Эмсе, откуда пишет письмо цензору А.В. Никитенко, начиная «удалённо» хлопотать о допуске новой книги к читателю.

Из Эмса Гоголь в первых числах августа едет в Остенде, где задерживается примерно на месяц, затем отправляется в Париж. Сделать это было не так трудно: из Остенде до Парижа лишь «день езды… по железной дороге» [330].

Из Парижа Гоголь опять вернулся в Остенде, здесь с ним в очередной раз увиделся граф Александр Толстой, а также братья Мухановы – представители ещё одного славного аристократического рода, с которым Гоголь стал дружен.

«Работаю от всех сил над перечисткой, переделкой и перепиской» [331], – сообщает он Плетнёву 25 августа. Одновременно высылается вторая тетрадка рукописи, а затем с двухнедельными интервалами – третья и четвёртая. В Остенде Гоголь, очевидно, пишет и предисловие к очередному изданию первого тома «Мёртвых душ», которое высылает Плетнёву уже 3 октября по новому стилю по прибытии во Франкфурт-на-Майне.

Он как будто оживает наконец, количество бесконечных переездов снова переходит в качество, и «лекарство» сие даёт нужный эффект. И хотя в дождливой Германии наступает неласковое межсезонье (напомню, хронология наша фиксирует нынче октябрь 1846 г.), но Гоголь деятелен, полон больших надежд на достижение нового витка своих писательских возможностей, да и к тому же, чего уж греха таить, ждёт новой волны читательского признания, народной любви, никак не ожидая неприятных сюрпризов.

Снова «гнездясь» в доме Жуковского, Гоголь пишет «Развязку «Ревизора», «Предуведомление» к задуманному новому изданию той же комедии, но больше всего занят завершением «Выбранных мест…».

Осень, однако, берёт своё, и птица Гоголь, перелётная птица, по обыкновению своей души, стремится на юг, вновь к морю, к тёплому Средиземному морю. Хмурый ноябрь – Гоголь в Страсбурге, ветреный ноябрь – в Ницце, всё более тёплый, солнечный ноябрь – в Генуе, ну а уж там – Флоренция и сам Рим, где и ноябрь совсем даже не ноябрь! Впрочем, на этот раз Рим будет не главным местом зимовки, нынче Гоголю охота пожить в Неаполе.

Да, он, конечно, одинок, как прежде, одинок и подвержен депрессиям, но трудно не позавидовать его чувству свободы, бесконечной, неограниченной ничем и никем, свободы делать то, что вздумается, и лететь туда, куда захочется, когда захочется, как захочется. Не нравятся новомодные поезда, поедет дилижансом, надоели попутчики, приютившиеся напротив – пересядет на пароход, заняв отдельную каюту, замучила качка – снова сядет в вагон и, браня его неудобства, продолжит свои странствия. Не каждая птица обладает такой возможностью и таким даром. Но Гоголь – птица особая.

Гоголь мысленно всё время возвращается к тексту «Выбранных мест…», внося в него поправки и уточнения. «Не сердись и не гневайся на меня… – пишет он Плетнёву 2 ноября из Ниццы. – Что же делать? Сам видишь, каким образом составлялась эта книга: среди лечений, среди разъездов, среди хлопот и дел…» [332].

Текст «Выбранных мест…» уже будто бы и готов, уже отправлен в Россию, уже отредактирован, но Гоголь всё пишет Плетнёву, требуя исправить то и то, изменить одни и другие нюансы, добавить чего-то или выбросить ко всем чертям.

Краткое пребывание Гоголя в Ницце прошло под знаком воспоминаний о событиях трёхлетней давности: дом возле Мраморного креста (Croix de Marbe), где жила Смирнова-Россет; дом Мазари, где квартировали Соллогубы; и, конечно, Paradis, то есть дом госпожи Паради, где жили Виельгорские и куда переехал Гоголь [333].

Обо всем этом Гоголь напомнил в письме к Анне Виельгорской, находившейся теперь в России.

Для обращения к Анне Михайловне найден был и деловой повод – нашлось поприще и для неё в связи с задуманным благотворительным фондом, то есть в связи с раздачей денег нуждающимся. Гоголь, подготовивший сразу несколько изданий для реализации, но имевший в данный момент средства на жизнь (выделенные государем), лишних денег копить не собирался, планируя распределить средства от продажи книг среди тех людей, которые в самом деле остро нуждались в помощи.

Однако писатель хотел помочь именно российским беднякам потому, для осуществления задуманного наметил привлечь кого-то из московских или петербургских знакомых, которым можно было безоговорочно доверять. Выбор пал на графиню Анну. Но, обращаясь к ней с этим поручением, Гоголь хотел добиться сразу двух целей –