с чьей бы то ни было стороны. «Засяду писать что бы то ни было, - пишет он 20. IX. 1916 года, - ибо дороговизна дьявольская, жить стало чертовски трудно» .

И всего за несколько месяцев до Февральской революции, осенью 1916 года, Владимиру Ильичу приходится отыскивать книги для перевода, списываться с издателем об издании их. Как непроизводительно были бы использованы его силы, если бы ему, действительно, пришлось тратить свое время на переводы, но и этому «помешала» в конце концов революция.

Таковы были условия его жизни в эмиграции незадолго перед революцией. Оторванность от России, от рабочих масс, к непосредственному влиянию на которые он всегда так стремился, тяжелые условия эмигрантского существования, - хотя энергия и настойчивость не оставляли Владимира Ильича никогда, - немудрено, что «нервы стали больными», что весь организм был значительно подорван.

Горько звучит в письме его от 15. П. 1917 передача шутки Надежды Константиновны при получении денег из России: ««пенсию» стал-де ты получать»

А после этого письма, где за шутками так ясно сквозят тяжелые условия, в которых приходилось Владимиру Ильичу жить перед революцией, короткое

* См. настоящий том, стр. 365. Ред.

** Там же, стр. 454, 365. Ред.

*** Там же, стр. 368. Ред.

XXXIV

M. И. УЛЬЯНОВА

радостное сообщение по телеграфу: «Приезжаем понедельник, ночью, 11. Сообщите «Правде»»*.

Конец его эмигрантскому сиденью. Конец и переписке его с родными.

Только еще две маленькие записочки получила я от Владимира Ильича , коротенькие, как коротко было его подпольное пребывание в Финляндии во времена керенщины и корниловщины, накануне великой Октябрьской победы.

М. Ульянова

* См. Сочинения, 5 изд., том 49, стр. 434. Ред.

** См. настоящий том, стр. 370-371. Ред.

XXXV

ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ *

Значение личной переписки для биографии человека и выявления его личности состоит в том, что, показывая его в повседневной жизни, в отношениях к людям, способствует освещению некоторых сторон его характера, недостаточно или совсем не освещенных его научной или общественной деятельностью, и, во всяком случае, дает новые штрихи для его характеристики. Хотя письма Владимира Ильича обычно очень кратки и сжаты, чужды всяких излияний, которых, как и всякого вообще многословия, он никогда не любил; хотя за ними чувствуется человек дела, привыкший скупо уделять время на все личное, - но характер пишущего отражают более или менее и они.

Не надо также забывать, что переписка эта велась в условиях царской цензуры, что следовало всегда быть готовым к возможности перлюстрации писем, вследствие чего приходилось быть особенно кратким и сжатым. «Очень уже трудно... вести переписку, как хочется» , - писал Владимир Ильич сестре Марии Ильиничне. Больше свободы давала форма химических писем; в них, кроме чисто делового, встречались рассказы о последних партийных новостях, о съездах и конференциях, меткие - в два-три слова - характеристики, даваемые Владимиром Ильичем людям и

* Статья А. И. Ульяновой-Елизаровой к сборнику «Письма к родным», издания 1931 и 1934 гг. Ред.

** См. настоящий том, стр. 354. Ред.

XXXVI

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА

течениям в партии, свойственные ему в свободном разговоре резкие, решительные выражения. Но эти письма подлежали уничтожению после прочтения, и ни одно из них, понятно, не дошло до нас. Писались они или в письмах между строк или, чаще, между строк книг, журналов, каких-нибудь оттисков. И когда Владимир Ильич, перечисляя полученные книги, пишет, что какой-нибудь «Дневник съезда техников» или «Оттиск из Archiv'а» «был очень интересен, и Анюте за него особенное спасибо» , - то это означает, конечно, получение химического письма. Не хранила я и писем, написанных обычными чернилами, но посланных не на личный мой адрес, - такими были, например, письма, получавшиеся мной в 1913-1914 гг. на редакцию журнала «Просвещение» по условному псевдониму. И на личный мой адрес не все письма удобно было хранить, припоминаю парочку, которые просил уничтожить сам Ильич.

О письмах, входящих в этот сборник, можно еще сказать, что хотя они писались людям близким, вследствие чего в них, естественно, много чисто семейного, мало общеинтересного, но что, с другой стороны, люди эти были близки не только по крови, но и по убеждениям, с ними велась и деловая переписка, так что легальные письма служили порой дополнением, являлись как бы звеньями в общей цепи всей переписки. И если непосредственно к матери Владимир Ильич ни с чем деловым, конечно, не обращался, то он и не должен был ни с чем скрываться от нее, зная, что она вполне сочувствует всем его революционным стремлениям, всей его работе. Вследствие этого же письмо, обращенное к одному из членов семьи, бывало по большей части общим. В письме к матери давались поручения сестрам, брату или зятю, и читались они обычно всеми членами семьи, а находящимся в другом городе часто пересылались.

Значение переписки Владимира Ильича с родными увеличивается, конечно, и тем обстоятельством, что она охватывает собой тот период в четверть века, в который возникла и сложилась наша партия, в строительстве

* См. настоящий том, стр. 80. Ред.

XXXVII

ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ

которой Владимиру Ильичу принадлежит такое большое место.

Наиболее содержательна и интенсивна была переписка в 1897-1899 и в 1908- 1909 гг. - годах издания двух больших книг Владимира Ильича: «Развитие капитализма в России» и «Материализм и эмпириокритицизм», - ибо была связана с деловыми поручениями по поводу этих изданий, с их корректированием и т. п. Письма первого из двух периодов, кроме того, содержательнее и чаще и по той причине, что они принадлежат к годам ссылки, которая своим невольным одиночеством и оторванностью от жизни располагает к переписке и наиболее замкнутых людей. По письмам Владимира Ильича этого периода, особенно по наиболее обстоятельным, адресованным к матери, можно судить наилучшим образом об условиях его жизни, его склонностях и привычках, - в них он вырисовывается, если можно так сказать, наи$аите]^,елъефн»,сааюяюущжхЕвенное, - в письмах из ссылки Владимир Ильич оказывается не только не оторванным от жизни, но в них он затрагивает все животрепещущие для того времени вопросы марксистской теории и практики. В них видно, хотя и завуалированное псевдонимами, - иначе и быть не могло, - его отношение к членам группы «Освобождение труда», к Плеханову и Аксельроду, полная солидарность и глубокое уважение к ним, его сношения с ними как письмами, так и через мои переговоры по его поручению во время заграничной поездки 1897 года.