река и небо — все ало. А вот и солнце — и день поднялся. Тусклым стеклышком мутится лунный осколок. Угомонились русалки, спят. И Водяному Царю вольготно: спи, сколько спится, наверстывай ночь.

На другую ночь, только что Водяной Царь завел глаза на ворчунью сонную волну, опять весь подводный дворец осветился — и был такой свет, ровно все звезды с неба в реку упали.

Зовет Водяной Царь своего старого слугу водяника-корягу и велит идти к дочкам-русалкам: чтобы свет потушили.

— Да скажи им: коли с рыбкой светящейся заморской играют, пора отпустить ее в дальние края, да наградили б рыбку из царской жемчужной казны; коли звездочкой тешатся — пока еще ночь, пусть отпустят на небо, а коли с фонарем рыбака забавляются, худо будет, сам приду.

Ни с чем вернулся к Водяному Царю водяник: как признаться русалкам, что это не фонарь, не звезда, не рыбка-огонек, а серебряная тень луны, и всего-то осколок, а светит как сама луна!

Заря лицо свое небесным полотенцем вытерла, и все вокруг — и река и небо — розовеет, а лунный осколок, бесцветное стеклышко, на дне реки лежит.

Пораздумали русалки, жалко им перламутровых ушек: надерет отец. И закопали лунный осколок в глубокий песчаный колодец.

Потянулся еж, порасправился: больно солнце горячо.

— А как звали ту русалочку? — спрашивает Марфинька. — Ромашка.

У Марфиньки сердце екнуло: прошлою ночью и вправду из ромашки русалка вышла. Лапы у зайки смирно не сидят: к реке побежать, еще разок взглянуть на русалку.

Пришла Марфинька к речке. А на берегу ромашек видимо-невидимо, поди узнай, в какой ромашке днем прячется русалка.

И стала Марфинька изо всех сил цветы трясти. Заплакали ромашки: невмоготу им стало. Вот бы тебя кто, Марфа, за уши так отдергал! — И стыдно зайке и обидно тоже, на русалку сердится: гордая эта русалка, дружить со мной не хочет!

А серебряных рыбок в речке полно. Любуется на них Марфинька, гадает: вот бы мне хвост золотой, карпий — сама бы не хуже русалок плавала, на самое дно реки нырнула б, с тенью луны играть!

Да так размечталась, распрыгалась, словно и впрямь русалка — да в воду и хлопнулась. Хорошо, что не глубоко было, да спасибо еще ивовый куст за уши вытащил ее на берег.

Продрогшая пошла Марфинька домой. Запечалилась: и хвост не поможет золотой карпий — не быть ей подружкой русалки, у которой русалочки белыми лепестками волосики на спине играют, а глаза — незабудки. Да и очень в воде холодно и страшно.

Нагрел еж на солнце хорошенько лапы. А Марфиньки все нет. И пошел еж на розыски. Сидит Марфинька у себя на пороге, на солнце глаза щурит.

— Почему не пришла сказку слушать?

— Не хочу твоей сказки, — отвечает Марфинька, — злая твоя русалочка, не захотела мне показаться.

— Вот как! А зачем ей с тобой дружить? Это ты злая, сколько ромашек помяла!

Все знает Еж Ежович, ничего от него не скроешь.

— Ты наперед заслужи дружбу.

А как заслужить — ни слова, а загадал загадку:

— Кто на коне, кто пеш идет по той же дороге, но не всегда приходит первый тот, кто на коне едет. — А теперь слушай сказку.

Вернулась луна к себе во дворец, и в тот же час призвала волшебную птицу Каду — первая она советница у луны, и строго-настрого наказала ей склеить лунную тень, а сроку — три года и три дня.

Три года и три дня промучилась птица Каду над осколками, но как ни мудрила, складывая да перекладывая, а одного осколка все нехватает, и нет полной тени луны. Измаялась, да и срок на исходе. Провела тут птица Каду волшебным крылом по лицу лунной тени. Как от глубокого сна, очнулась лунная тень и принялась потягиваться да охорашиваться. Глянь, а кончика носа и нет.

Заплакала лунная тень, пошла к луне.

— Не тужи, — говорит луна, — то ли на свете случается! И в тот же час отправила ее на землю — искать осколок. Стояла поздняя осень. Грустно гляделись в воду обнаженные деревья, дрожала от холода травка, валилась на землю, туман серым неводом покрыл реку. Русалки не подымались на берег, а спали в своем студеном подводном царстве.

Хрустальной рыбкой нырнула лунная тень на дно реки и поплыла к русалочьему дворцу. Там одну за другой переворачивала она певуньи ракушки, под все камни заглядывала. В зарослях вся ободралась, а осколка нигде нет. У рыбок стала было допытываться, ну да рыбки, известно, не очень разговорчивы, тайну крепко держат. А русалок разбудить боязно: не заметишь, сцапают. Как в самом дальнем углу наткнулась она на слепых мышек. Мышки все ей и рассказали про осколок: каждый год осколочек подымается со дна реки чудесным стеклянным цветком, да так ярко светится, что вот они, мышки, залюбовавшись, ослепли.

— Достань нам новые глаза, — сказали мышки, — а как осколок со дна реки подымется, мы тебе его живо доставим.

— Что это ты, Марфинька, ушами все прядешь?

— Да больно жалко слепых мышек!

Солнце бочком с горы съезжает, ежик потягиваться стал.

— Завтра, пообещал, доскажу сказку, прощай!

Разорвал во сне свою пуховую подушку беспокойный ветер. Не видать солнца. Белыми перьями покрылось небо.

Все глаза Марфинька проглядела, а ежа все нет. И пошла она к своему однолетку к розовому кусту — к шиповнику, чтобы разгадал ей ежиную загадку. Марфинька считает, что деревья, они самые мудрые в лесу, а мудрее всех ее сверстник шиповник.

Подумал шиповник и говорит:

— Нелегкую загадку загадал тебе, Марфинька, еж. В день не разгадаешь и в два дня трудно. Дай сроку три дня. А ты и сама загадай ему, вот послушай: — Одна половина дома под землей, а другая на земле, не ходит, хоть лапами машет, как птица крыльями, и нигде не бывая, больше знает, чем все перелетные птицы, чем трава, что всякий год новая, чем земля, что все покроет. — А ну-ка, пусть скажет!

Пришел по вечеру еж к Марфиньке чайку попить.

— Сказывай сказку! — ластится Марфинька.

— Ну ладно, — ухмыльнулся еж, — слушай.

Вернулась лунная тень на небо затуманенная. Шутка сказать: достань восемь пар мышиных глаз! И встретила птицу Каду — птица, сидя на завалинке, алмазные лунные туфельки чистила, тут лунная тень все ей о мышках и рассказала.

— Во дворце русалок, в самом дальнем углу, скучают слепые мышки: требуют за осколок восемь пар мышиных глаз, да таких, чтобы от яркого света не