в лицо и, честно говоря, заинтересовались им куда больше, чем его расторопным приятелем, несмотря на то что произнёс он от силы пару слов за всю беседу.

— Ребят, вы поспешаете там или как? — забасил Налу с улицы. — Экипаж я раздобыл, но долго мы вас ждать не будем: жаркое стынет, эль теплеет!

Агрис притворно выругался вполголоса, но тут же спохватился и просил их с другом извинить. А впрочем, добавил он (но не хочу навязываться) не составят ли такие весёлые девушки им компанию? Он знает одно неплохое местечко, где можно с расстановкой поужинать и послушать музыку. При желании даже потанцевать. Девушки охотно согласились, что удивило даже его. Уже погрузившись в экипаж и отдав распоряжения вознице, он понял, наконец, что причиной тому было присутствие юного Рэдкла. Рядом с человеком его статуса им не приходилось опасаться, что ребята поведут себя недостойно, притом они вполне могли иметь виды на киана. Агрис с досадой хлопнул себя по лбу: как же он раньше не догадался использовать друга в качестве приманки для красоток! Всё кабаки, да пикники, да конные прогулки… А тут дело делать надо было! «Ну, буду знать уж наперёд», — решил он и прикрикнул на возницу, который прозевал поворот.

Наконец их довезли до северных городских окраин, где протекала речка Торфяновка, шумная, блескучая на солнце и полная крутых изгибов, которые угадывались промеж сопок, видневшихся за толстой городской стеной. Бурля своими белыми водами, она огибала Рэди-Калус по касательной и устремлялась на юг, на сотню миль, к гарнизонам — с тем, чтобы расшириться, впитать в себя окрестные воды, умерить быстрый бег, утратить белизну и степенно излиться в океан. Лет пять тому назад озорная компания Рэдмунда задумала сплавиться по этой реке до самого моря, но их плот разнесло в щепки, едва они успели удалиться от города. Кто же знал, что южнее Рэди-Калуса начинается серия крутых каменистых порогов и водопадов. Ребята не справились с управлением (точнее, на такой скорости ни о каком управлении речи быть не могло) потеряли все свои припасы, размозжили плот. Как сами отделались лишь ссадинами да ушибами и наглотались воды — уму непостижимо. Ох и ругали их тогда — особенно Налу как самого старшего, кому грозило исполниться восемнадцать. С пятнадцатилетних балбесов Рэда и Агриса чего было взять! Сейчас Рэдмунд, держа в голове эти воспоминания, с улыбкой глядел на белые воды Торфяновки, на берегу которой недавно было открыто неплохое заведение с летней верандой на сваях, над самой бурной рекой. Приятно было посидеть здесь на лакированных дощатых скамеечках, послушать, как шумит река, как пенится и брызжет, подобно элю в кружке, как огибает камни и уносит мелкий сор, а у самого дна, не обращая внимания на стремительный поток, резвятся пятнистые форели, изгибаются всем телом, соприкасаются носами и губами и расплываются врозь. Здесь же на подмостках расположился военный оркестр: ребята из караула северной стены договорились с хозяином, что будут приходить сюда играть марши и бравурные мелодии. Им — разминка и кое-какой доход; владельцу заведения — атмосфера. Сейчас они, насупившись, с важным видом настраивали инструменты и искали палочки, которые совсем юный безусый барабанщик, выступающий здесь впервые и очень волнующийся, уже успел потерять. Наконец, отыскали: шестилетний мальчишка со своим младшим братом потихоньку утащили палочки, привязали к ним кусочек бечёвки и, пока их родители наслаждались заливной рыбой и обществом друг друга, не обращая внимания более ни на что и ни на кого, мальцы, деловито свесив босые ноги с платформы, пытались удить в белых водах форель. Палочки у них отобрали, повар проводил мальчишек на кухню, показать свежий улов и приготовить рыбу у них на глазах, а оркестр, наконец, грянул марш, пытаясь превзойти рёв и грохот реки.

— Вот что, — сказал Рэдмунд, оглядев подтянутых военных, их строгую идеально отглаженную форму, серьёзные и нарочито суровые, несмотря на молодость, лица, а также проникшись их стройной игрой, бравурными звуками марша, духовыми, звучавшими в самом сердце, и перкуссией, отдававшей каждым ударом где-то в области почек, — запишусь-ка я к вам в полк.

Агрис рассмеялся шутке товарища, а Налу хлопнул его по плечу, грозясь оставить крупный синяк.

— Добро пожаловать, старина! Только таких у нас не хватало!

— Я серьёзно, — сказал он, — не думайте. Будет хоть, чем заняться.

— А то будущему герду больше нечего делать, — возразил Агрис.

— Всё же, я так решил. Но мы об этом с вами завтра потолкуем. А пока…

И ребята вернулись к обществу своих дам. Все четыре оказались близкими подружками из одного района — соседки и ровесницы, каждой в аккурат по восемнадцать-девятнадцать лет. Они смеялись в ответ на остроты Агриса и сами не упускали случая пошутить. Рэдмунд с непривычки наблюдал за ними, как посетитель музея современного искусства за выставленными в галерее экспонатами: любовался, порой даже искренне изумлялся: ишь ты, какая штука. Изредка отвлекался, и память об утреннем разговоре колола его в бок острой булавкой, тогда он заказывал ещё по кружке эля и медленно, но верно доходил до кондиции. Теперь экспонаты казались ему ещё более достойными внимания, лица — счастливыми, музыка — громкой и положительно бравурной. Налу отошёл осведомиться насчёт жаркого, Агрис показывал незамысловатые фокусы с монетками, а девушки внимательно за ним наблюдали, надеясь раскрыть секреты его трюков. Одна из них, тем временем, поглядывала на Рэдмунда — так, чтобы этого никто, кроме него, не видел. Белолицая, розовощёкая, не слишком в теле, но и не чересчур худая, с курчавыми светлыми волосами под платком, расшитым васильками и незабудками, и такими же глазами в тон платка, лукаво прикрытыми подведёнными карандашом веками, она была одной из тех красавиц, побойчее да попроще, за которых мальчишки уже в начальных классах школы лупят друг друга портфелем по макушке, а позднее хулиганы расквашивают носы в подворотнях.

— У, девушка, — воскликнул Рэдмунд, не без труда сфокусировав на ней поплывший было взгляд. — Вы прекрасны! Расцеловал бы вас в обе щёки, но, увы, мы не настолько близко знакомы.

— Ну, это можно исправить, — ответила его собеседница, на глазах покрываясь румянцем. — Я — Матья.

— Дочка сапожника на углу Рябиновой и Бакалейщиков, — шепнул ему на ухо Агрис, заметив интерес друга, но Матья, которая всё расслышала, прервала его.

— Я и сама могу о себе рассказать. Нешто у меня какие тайны? Да, мой отец делает и починяет обувь, а я помогаю ему по мере сил, по совместительству подрабатываю в бакалее и сижу с соседскими детишками. Эти два дня у меня выдались свободные,