Ситисабуро сделал знаменитой. Постояв так, гейша резко присел на корточки. Лицо его оказалось на одном уровне с лицом Хансиро.

— Вы, ронин, выглядите как человек, тонко чувствующий красоту. — Тут зазывала прикрыл рот веером, словно сообщая ужасный секрет: — В роли куртизанки, которую преследует злая судьба, сегодня выступает новый исполнитель, Стрекоза из Осаки. Он играет очень чувственно. Прост и неотразим.

Хансиро одарил нахала едва ли не самым злобным взглядом, на который был способен, и нырнул в переулок, заставленный коробками с печеными сладостями и бочонками сакэ — подарками восхищенных зрителей. На многих упаковках красовалась эмблема Ситисабуро.

Лавируя среди подношений, Хансиро проник на задворки Накамурадза. Небрежно, словно от нечего делать, он стал ковыряться концом своего старого зонтика в груде лежавшего там мусора. Хансиро не надеялся найти там что-нибудь серьезное, но по тому, что человек выбрасывает за борт, можно судить, чем наполнена его лодка.

В самом низу отвратительной кучи отбросов сыщик обнаружил обуглившиеся остатки синего плаща из конопляной ткани. На них даже сохранилась белая надпись «Накагава». Сотни лавок столицы торговали поношенной одеждой, множество старьевщиков сдавали ее напрокат. Никто не уничтожал свой, даже вышедший из моды, костюм, не имея на то серьезной причины.

Хансиро ждал Ситисабуро, и наконец тот торжественно вышел из-за черного полога, драпирующего заднюю дверь театра. Частый стук деревянных трещоток отметил конец первого действия. С ним смешались восторженные крики зрителей.

Двое помощников в масках, одетые во все черное, двигались за знаменитостью. Они сопровождали великого актера и на сцене, поправляя при каждом движении его шестидесятифунтовую многослойную одежду, расшитую золотыми и серебряными нитями.

Хансиро услышал шорох шагов и приглушенный гул множества голосов. Зрители, дождавшись конца первого действия, мгновенно вскочили со своих мест и бросились по переходам в ближайшие чайные дома к отхожим местам.

— У меня нет времени на пустые разговоры. — Ситисабуро явно нервничал.

Его новая возлюбленная сумела выбраться из сёгунского дворца и теперь ожидала предмет своей страсти в задней комнате соседнего с театром строения. В знак любви она прислала актеру отрезок своего ногтя в крошечной нефритовой коробочке. Ситисабуро лихорадило от предвкушаемого блаженства.

Хансиро поднял ручку зонта, на котором висели клочья сожженной куртки. Лицо Ситисабуро побледнело даже под толстым слоем рисовой пудры, но он смело продолжал игру. Этим утром он уже сумел убедить слуг Киры, что не знает, где находится молодая княжна Асано. И простоватый малый из западного Ако тоже ничего от него не добился.

— Я уже втолковал ублюдкам князя Киры, что ничего не знаю об этом деле, — сказав это, Ситисабуро оглянулся вокруг, ища помощи, но Хансиро, каким-то образом сделавшись крупнее самого себя, оттеснил актера к лестнице, ведущей в комнаты для переодевания.

Толпа почитательниц Ситисабуро, предлагавших своему кумиру любовь, брак или короткую связь, отхлынула на безопасное расстояние — их отпугивало грозное поведение незнакомца.

Похожие на тени сценические помощники Ситисабуро благоразумно исчезли. Актер, пятясь, стал подниматься по узкой лестнице. Его ноги путались в длинных тяжелых одеждах, концы которых волочились по ступеням. Рукава широчайшего верхнего плаща Ситисабуро были растянуты тонкими бамбуковыми планками. Когда гений сцены протиснул свой зад за дверь, эти гибкие крепления зацепились за косяк и отогнулись. Возвращаясь в нормальное положение, одна из планок ударила актера по руке. Ситисабуро взвыл и, входя в свою костюмерную, долгое время со страдальческим видом тер ушибленную кисть.

Хансиро, расстелив на татами шелковый платок, аккуратно положил на него свой длинный меч, потом сел и скрестил ноги, разметав одним движением левой руки по сторонам штанины своих хакама.

Удобно усевшись, ронин с холодной улыбкой взглянул на актера:

— А теперь, многоуважаемый попрошайка с речного берега, расскажите мне все.

ГЛАВА 11

Вне дома

Хрупкие остовы недоделанных зонтиков стояли по углам комнаты, напоминая огромных насекомых. Запах клея, казалось, заполнил все помещение. Хансиро стал рассматривать новый красный зонтик из вощанки. Вдруг с той стороны тонкой деревянной перегородки послышался звук разбившейся глиняной посуды.

— Ах ты, сучий таракан! — завопила женщина, и еще одна посудина разбилась.

Мастер, рассвирепев, двинул по той же стене длинным бруском из прочного дерева — японской мушмулы. Мастерская его была такой крошечной, что ему даже не пришлось вставать.

— Да будь же ты мужчиной! — заорал он невидимому соседу. — Выпори эту лису-бесовку! Выгони ее и найди себе красивого мальчишку с пухлым задом!

— Ах ты, животное! — взвизгнул в ответ женский голос. Еще одна посудина с треском раскололась на черепки.

— Этот дурак не мужчина, а подстилка под бабьим гузном!

Продолжая сердито бормотать что-то себе под нос, зонтичный мастер обернулся к Хансиро. Старик поклонился и прижался лбом к полу. Хансиро слегка наклонил голову. Когда мастер брал из его рук завернутые в бумагу деньги, Хансиро почувствовал, что пальцы старика жестки от рыбьего клея. На мгновение он представил себе, что его собственное сердце покрыто такой же непроницаемой оболочкой.

Уже пятнадцать лет Хансиро приходил на эту темную боковую улочку Эдо. Пятнадцать лет он отодвигал ту же пыльную бамбуковую занавеску и находил за ней все тот же беспорядок. Казалось, ни одна вещь тут не сдвигалась с места. Он проходил по кучам шевелившихся от его шагов обрезков цветной бумаги, садился, скрестив ноги, на продавленную заказчиками циновку-татами и медленно пил со старым женоненавистником слабый чай, поглядывая на растопыренные заготовки изделий.

Для постоянных покупателей старый мастер всегда держал несколько зонтов, сделанных из крепкой мушмулы, а не из бамбука. Хансиро покупал только их.

Выйдя из лавки, Хансиро мрачно осмотрелся вокруг. Старый зонтичный мастер почти не изменился за годы их знакомства, только стал больше сутулиться и еще сильнее ненавидеть «проклятых баб». Крошечная мастерская старика по-прежнему теснилась между старой баней и покосившейся лавкой, выцветший флаг которой предлагал покупателям средство от лишних волос. Но улицы вокруг мастерской сильно изменились, как и весь Эдо. И от этих изменений у Хансиро было тяжело на душе.

Как и всегда, дешевые темные ставни из сосны защищали дома среднего сословия от пыли и шума суетной столицы. Но за этими ставнями посредники при торговле рисом, продавцы скобяных изделий, оптовые торговцы чаем, одеждой, сакэ и лакированными вещами жили в запрещенной роскоши. После каждого из опустошительных пожаров, время от времени проносившихся по столице, эти люди воздвигали на пепелищах дома больше уничтоженных огнем. Хансиро хмурился, проходя гордой походкой по кварталам показной бедности.

Ни один из пяти сёгунов рода Токугава не смог помешать презренному сословию торгашей копить деньги, сёгуны сумели лишь запретить спекулянтам выставлять богатство напоказ. Токугава Цунаёси не разрешал торговцам