а ты ее отвлекаешь? В курсе, что Грэм тебя по головке за такое не погладит?

Господи-боже мой, это просто надо было видеть, как исказилось красивое лицо мачехи!

Все сокровища мира за такое отдать не грех!

— Что ты такое болтаешь, тупица? Совсем с ума спятила? Твой муж от меня без ума!

Прелестно, мы сейчас такую дезинформацию кинем, пусть плачет, гадина!

— О, милая, как же ты наивна… Он же просто делает вид… — я ухмыльнулась. — Будем откровенны, ты уже не в том возрасте, когда так просто сможешь подарить Грэму наследника. То ли дело я — он вне себя от желания, так хочет от меня ребенка. Ты, конечно, попыталась вызвать в нем ко мне злость, когда подсунула ему противозачаточное зелье, которое якобы нашли у меня у комнате, но это ничего не поменяло. Грэм хочет от меня ребенка.

И так белая, Амара от злости сделалась еще бледнее, прям до зеленоты.

— Он хочет от тебя ребенка, потому что хочет как можно скорее от тебя избавиться! Грэм желает исполнить условие обета и прогнать тебя, а твоего ребенка буду воспитывать я! Я! Поняла меня, идиотка несчастная?

Это была чистая правда.

Ну, сейчас я внесу смятение в стан врага!

И я отставила в сторону книжку, и свысока ухмыльнулась:

— Разумеется, он говорит так тебе, а ты и развесила уши. На самом деле нафиг ты ему не нужна — сама вешаешься ему на шею и исполняешь все его прихоти. Ты ему уже приелась до зубовного скрежета…

Ладно, ладно, признаю, лоханулась. Словечко «нафиг» было явно не из их мира, я б вот насторожилась, но…

Мачеха даже не обратила на это внимания!

— Да ты посмотри на себя, переделка! — побелев, заорала Амара. — Грэм всегда был за естественность, такую, как у меня!

— Зато ты не можешь своими губами то, что могу я… — и я сложила свои накачанные губы бантиком.

Это ее доконало.

— Ты…. Ты!

— Убери свои смердящие тряпки и выметайся отсюда! — отчеканила я.

— Ты должна их отстирать в руки… — заикнулась мачеха, видимо повторяя загодя приготовленный текст.

— Сама отстираешь.

— Да как ты смеешь!

— Я — хозяйка этого дома! Я — госпожа Фрейзер. А ты — всего лишь приживалка, которая живет тут из милости, — я поднялась, холодно глядя в ее зеленые глаза и буром пошла на обомлевшую мачеху, выталкивая ее за дверь. — А сейчас выметайся, и не смей меня беспокоить по пустякам. Пошла вон из моей комнаты! И мусор свой прибери.

Ногами я легко пнула испачканные платья вслед за ней, в коридор.

И пусть я отчаянно блефовала — ведь сам Грэм, хозяин дома, в грош меня не ставил.

Но это испуганное затравленное выражение ее глаз стоило этого блефа.

— Прислать ко мне Присси! — напоследок велела.

— Присси нет!

— Уволилась!

— Нету Присси!

Я посмотрела на притихших слуг ласковым взглядом и зловеще ухмыльнулась:

— А если найду?

Будучи готовой закошмарить слуг и наглую самоуверенную бабенку — мою мачеху, я уперла руки в бока, но внезапно почувствовала приступ головокружения.

Черт, не пойму, что это, но вдруг побочка после комы и переселения моей души?

Стремясь, чтобы меня не увидели слабой, я прикрикнула на слуг и вытолкала всех за дверь.

Благо, Амара была настолько шокирована моим выступлением, что не решилась продолжать скандал.

Я подошла к окну и жадно глотнула свежего морского воздуха.

Голова закружилась еще сильнее.

Прижала пальцы к вискам и вдруг услышала какой-то мелодичный звук.

Он был таким приятным, расслабляющим и нежным, что я упала на постель Виолы и погрузилась в него, точно в ласково набежавшую морскую волну.

Веки стали совсем тяжелыми — через минуту я уже спала и видела дивный, странный, сладкий сон про…

ГЛАВА 19

Грэм

— Твоя жена вышла из комы? Дружище, да ты серьезно? Поверить не могу — разыгрываешь меня, не иначе!

Мой хороший друг и сослуживец, капитан Фридрих Баббинг от удивления залпом осушил свой бокал-тюльпан, и даже не поморщился.

— Не веришь — можешь полюбоваться, — я повернулся боком, чтобы друг мог полюбоваться тремя царапинами на моей щеке, похожими на след от когтей разъяренной кошки.

Врачеватель хорошенько их залечил, к исходу дня они должны были исчезнуть, но сам факт!

Она не хотела близости! Она меня оцарапала!

Эта дура, всегда послушно раздвигающая передо мной ноги и преданно смотрящая мне в рот, вдруг почему-то отвергла меня с невиданной доселе яростью.

Словно это было не игрой, а всерьез…

Мы с Фридрихом сидели на третьем этаже открытой веранды самой лучшей портовой таверны, откуда открывался вид на весь порт. В основном заведения в порту не особо притязательные, но эта таверна была почти на уровне ресторана — здесь собирался высший офицерский состав морского управления.

Я молчал, любуясь силуэтами кораблей, пришвартованных в порту. Мой фрегат «Отважный», выделялся среди них своими четкими линиями, своей красотой и белоснежными парусами, которые заходящее солнце окрашивало в нежно-розовый.

Самый маневренный, самый быстроходный, несмотря на свою величину — во всей Селендории было не сыскать второго такого корабля.

— С ума сойти, ты же у нас любишь покорных девчуль, а твоя жена расцарапала тебе физиономию, как дикая кошка! — хохотнул Баббинг. — И что же ты теперь собираешься делать?

— Усмирять, — жестко ответил я и осушил свой бокал. — Иначе мне от нее не избавиться.

Сразу же заныл застарелый шрам, полученный в детстве, когда мне было девять. Очень хотелось прикоснуться к нему, потереть пальцами, но я не стал.

Этот шрам, нанесенный очень сильной магией, нельзя было залечить, убрать при помощи врачевателей, как те царапины, оставленные Виолой.

Но даже, если бы я мог, то не стал этого делать.

Я должен был помнить, что тогда, много лет назад, я был виноват сам.

Во всем виноват сам.

Но это не отменяет того, что Виола Шатопер, дочь этого ушлого капитанишки Шатопера — мерзкая, тупая и расчетливая тварь.

Когда я узнал, что за спасение моего отца из плена, Шатопер потребовал, чтоб я женился на этой переделанной, да еще и поставил условие в виде ребенка, то был готов убить всех троих — и отца, и Шатопера и его дочурку Виолу.

Чего я хотел меньше всего на свете — так это возвращения своего отца, адмирала Фрейзера.

По правде сказать, я уже с радостью пил за упокой его души и то, чтобы океан не стал ему мягкими волнами, когда этот Шатопер предпринял отчаянную вылазку на остров Мако, где морелюды держали моего папашу и