– Добро пожаловать, мсье, – сказала она негромким голосом. – Вы осмелились войти в мой дом.

– Madame, я… не знаю, имею ли право находиться здесь. Меня зовут Пьер Граньон… просто скромный служащий…Пьер поклонился с возможной ему учтивостью:

– Для меня не имеет значения ваш социальный статус, месье. Мне достаточно знать, что вы тот, кто каждую ночь смотрел на меня из окна напротив, – видела же я в вашем взгляде особый… трепет.Она улыбнулась с лёгкой грустью, словно предугадывая его слова:

Её слова звучали как признание или обещание дальнейшей близости душ. Она протянула руку, и Пьер почтительно коснулся её пальцев губами, почувствовав прохладу тонкой кожи. Близость этой женщины была полна таинственности, и, казалось, сам воздух в комнате напитан незримыми воспоминаниями. Где-то на дальнем конце старинной гостиной стоял рояль, с крышки которого были аккуратно убраны ноты.

– Я – Амели де Шаме, – представилась она. – Когда-то наша семья блистала в высшем свете, но после смерти моего отца, маркиза де Шаме, мы лишились почти всего состояния. Мне остался этот дом – его старые комнаты и тень былой славы, что витает в этих стенах. Я не покидаю своих апартаментов, потому что мне слишком тяжело видеть, как низко пала наша фамилия. Единственной моей отрадой стало это окно и музыка… Однажды я заметила ваш силуэт напротив. Меня поразило то, как вы смотрите во тьму: в вашем взгляде я уловила нечто, близкое мне.

От её слов сердце Пьера похолодело от сострадания, а потом согрелось от нежности, ведь ему было знакомо это чувство одинокой замкнутости. В каждой произнесённой ею фразе, в каждом жесте таилась благородная гордость, смешанная с глубокой печалью.

На миг в глубине души Пьера пронеслась мысль о том, как же он, бедный клерк, может оказаться рядом с женщиной такого происхождения? Но мысль рассеялась в тепле её присутствия. Они разговорились и словно позабыли о времени. Амели хотела узнать о жизни Пьера, о его родных, о чаяниях и мечтах. Он рассказывал о рутинных обязанностях в министерстве, о том, как поднимается каждый день с первыми петухами, дабы успеть на службу, и о том, как иногда, сверяясь с бухгалтерскими отчётами, ощущает, что жизнь ускользает сквозь пальцы. А она в ответ поведала о том, как была вынуждена отказаться от всех светских увеселений, как тяжело чувствовать себя одинокой во внешне беспечном городе и как частые воспоминания о прошлом заставляют сердце терзаться.

В тот вечер они расстались далеко за полночь: Пьер не посмел задерживаться дольше, чтобы не навлечь ненужных разговоров слуг, да и Амели боялась пересудов. Он вернулся к себе, ощущая смешанную гамму чувств – от восхищения до робкого страха перед неведомым будущим. Теперь между ним и Амели существовала не просто игра взглядов, а живая связь. Каждый день они находили способ обменяться записками: она бросала их из окна, когда видела, что он вернулся, а он оставлял ответы под дверью её подъезда.

Вскоре их тайная дружба превратилась в нечто большее – в подлинную привязанность, которая не знала преград сословий и условностей. Амели отворяла перед Пьером не только окна и двери, но и свою душу. Он с благоговением помогал ей заново открыть радость жизни. Пьер, в свою очередь, обретал уверенность в себе – рядом с ней он чувствовал себя нужным, значимым.

Но счастье редко обходится без испытаний. Вскоре по дому поползли слухи о том, что к мадам де Шаме часто «по ночам» заходит мужчина – изящный юноша, чьё лицо скрыто тенью. Одни поговаривали, что она, вдова аристократа, вступила на путь греха; другие более доброжелательные допускали, что это её давний жених. Слуги и жильцы беспрестанно судачили, и волны этих пересудов грозили размыть хрупкий островок счастья.

Как-то вечером Пьер застал Амели в глубоком отчаянии. Она сидела на диване, глядя в окно, и, казалось, не замечала его прихода. Её руки сжимали края платка, лицо было бледно, а в глазах виднелись следы недавних слёз.

– Вы слышали эти речи? – прошептала она, даже не обернувшись. – Говорят, я обесчестила фамилию. Говорят, что пригрела нищего клерка, будто он способен заполнить пустоту моей жизни. Что они понимают о моём сердце, Пьер?

– Пусть люди говорят что угодно, Амели. У нас есть наши чувства – разве они лгут? Разве не вправе мы, две одинокие души, соединиться в этом холодном мире?Он опустился перед ней на колени, взяв её за руки.

– Я боюсь, что пересуды не утихнут. Это опасно не только для моей репутации, но и для вашей карьеры, Пьер. У вас ведь нет опоры среди сильных мира сего. Завтра может разгореться скандал, и вы останетесь без места.От её бледного лица не ускользнуло отчаяние:

– Ради вас я готов оставить любое место. Я найду выход. Может, уедем в другую часть Франции или даже за границу?Сердце его сжалось, но он произнёс с неожиданным для себя пылом:

Амели слабо улыбнулась, но её глаза говорили о том, что она не верит в подобное избавление. И всё же в ту ночь они были вместе, разделяя друг с другом отчаяние и надежду. Казалось, несчастия ещё крепче сковали их узы.

Прошло несколько недель, наполненных смутными страхами. Пьер едва справлялся со своими обязанностями, его мучили постоянные тревожные мысли: слишком много завистливых взглядов начал он замечать среди сослуживцев. Амели, как могла, старалась сохранять спокойствие, но ей всё чаще приходили письма от дальних родственников, в которых звучали упрёки и оскорбительные намёки.

В конце концов настал день, когда Пьеру сообщили о переводе его в дальний провинциальный округ – по сути, ссылка, которую начальство решило выдать за «поощрение». Пьер всё понял без слов: его старались удалить от Парижа, дабы погасить разгорающийся скандал. Огорчённый, но решительный, он пришёл к Амели, чтобы уговорить её поехать с ним. Однако, открыв дверь, он обнаружил её посреди сумрачной гостиной в том же кресле у камина, как будто застылым на краю бездны. Её лицо было бледным, но спокойным.

– Пьер, – сказала она медленно. – Я узнала от своего двоюродного дяди, что меня хотят лишить дома за неприглядное поведение. Этот дом – всё, что осталось мне от отца. Но если я сейчас уеду, это будет означать признание вины. Меня сочтут позором для рода де Шаме.

– Но какая разница, что думают другие! – воскликнул Пьер. – Разве наше счастье не важнее?

– Моё сердце