Вокруг раздались крики ужаса, кто-то визжал, кто-то плакал, а он, покачиваясь, обвел ристалище мутным взором, и наконец-то нашел голову Марселя. Она лежала достаточно далеко от тела, рядом со шлемом. Эдуар вдохнул, но выдохнуть уже не смог. В глазах потемнело, он выронил меч, и упал на песок рядом с телом друга. Кровь пропитала его рубаху, заливала лицо, но он уже ничего не чувствовал. Не чувствовал, как с него снимали шлем, как дрожащие женские руки гладили его по щеке, и как капали ему на губы соленые слезы. Не видел, как белое платье перепачкалось в крови, а серые глаза в ужасе искали защиты у доктора.

— Ничего серьезного, — говорил доктор, поднимаясь на ноги, — обычное рассечение, сотрясение. Рука ранена, но кость не перебита. Он обязательно очнется, госпожа.

Эстель закрыла лицо перепачканными в крови руками. Поднялась. Перед ней возник граф де Патье, бледный, несчастный и разбитый. Казалось, он стал меньше ростом.

— Убирайтесь, — сказала она ему, не подбирая слов, — убирайтесь из моего замка! Я вас ненавижу!

Глава 17

Рассказать Марселю... Эдуар очнулся с этой мыслью и долго слушал пение птиц в раскрытое окно. Голова болела, а солнечный свет резал глаза.

— Очнулся, очнулся! — раздался шепот, и над ним склонилась юная девушка в белом чепце.

— Закройте окно, — прошептал он непослушными губами.

Тут же солнце перестало бить в глаза. Он резко сел, но голова закружилась, и Эдуар снова потерял сознание. Когда же очнулся, глаза его встретились с испуганными и заплаканными серыми глазами.

— Господь сохранил вас, — прошептала Эстель, целуя его руку, — я так молилась! Я буду всегда молиться за вас! Я, недостойная его милостей, буду молить Спасителя о вашей душе!

Эдуар отнял руку.

Рассказать Марселю... Он, видимо, беседовал с ним, будучи в беспамятстве, потому что все еще видел перед собой его улыбку. Марсель хлопнул его по плечу, и Эдуар как раз собирался рассказать ему про Эстель. Но тот ушел, обернувшись и махнув ему рукой. И он не успел рассказать. А теперь вспомнил, что голова Марселя лежала далеко от тела, рядом с шлемом. Ему стало дурно, к горлу подступила тошнота, и его начало неудержимо рвать. Эстель держала его голову над тазом, и гладила по волосам, как ребенка.

— Уходите, — он откинулся на подушки, и образ Эстель стал мутным, будто... будто он смотрел на нее сквозь слезы.

— За что вы гоните меня, Эдуар? — она вытирала его лицо платком, смоченном в уксусе.

— Уходите.

Он закрыл глаза, надеясь, что она уйдет и даст ему побеседовать с Марселем. Но теперь он был в сознании, сон не шел, и смутное понимание того, что Марселя больше нет, давило голову стальным обручем. Он поднял руку и поднес ко лбу, надеясь скинуть обруч, но обнаружил, что там ничего нет. Голова раскалывалась, образы Эстель и девушек терялись в пространстве, расплываясь цветными пятнами.

— Эдуар, пожалуйста, не покидай меня! — слышал он ее голос. Тот, что заставлял его покрываться холодным потом, сгорать от желания, таять от нежности... сжимать в руке меч.

— Уходите...

Он видел, как она рыдает, закрывая руками красивое лицо, но это было в каком-то другом мире. Он плыл на волне боли, уже не ощущая ее, покачиваясь на волнах, и впереди был яркий солнечный свет. Видимо какой-то солнечный луч все же нашел путь через темный занавес, и Эдуар ухватился за него, будто за путеводную нить.

— Марсель, мне так много надо тебе рассказать... Ты знаешь, как прекрасна любовь? Сколько радости дает один взгляд любимых глаз? Сколько счастья в звуке любимого голоса?

— Я знаю, я любил Розу и хотел жениться на ней. Но отец не позволял, сначала он должен был жениться на графине де Шательро. Я вызвался помочь ему.

— Ты знаешь... — Эдуар улыбнулся, — а ты знаешь, какую боль причиняет обман? Когда любимые губы произносят ложь?

— Нет. Роза никогда не лгала мне.

— Но, если бы лгала?

— Наверное, я бы умер.

— Я тоже хотел бы умереть. Но не умер. И как мне жить, зная, что любимые уста лгали мне? Говорили о любви, а сами не любили?

— Прости ее. Ведь ты видишь, что она раскаивается.

— Такое нельзя простить.

— Можно! Если любишь, простишь. Возможно, не сейчас, но потом.

— Никогда.

— Эдуар! — голос Эстель ворвался в его мозг вместе с острым запахом, прогоняя образ Марселя, — Эдуар!

Он открыл глаза.

— Вы еще здесь, госпожа? Я просил вас уйти.

— Я не уйду.

— Он говорит, что если я вас люблю, то должен простить. Но я не могу. Уходите.

Вокруг была пустота. Только громко, безумно громко, пели птицы. Пронзительные звуки их голосов врывались в его сознание, заставляя вернуться в реальность.

Была ночь. Эстель спала, положив голову на его ложе. Черные волосы растрепались по белым простыням. Служанки спали на сундуках, укрывшись шалями.

Нахмурившись и пытаясь пробиться сквозь боль, он пошевелил здоровой рукой. Поднял ее, провел пальцами по черным волосам Эстель. Она не проснулась, только немного повернула голову. Он убрал руку, боясь ее разбудить. Боль пульсировала ярким светом. Марсель прав. Возможно, он ее простит. Но не сейчас.

...

..

Как только Эдуар смог сесть на коня, он покинул замок графини де Шательро. Ушел рано утром, как вор, забрав своего коня и свои доспехи. Он не хотел прощаться с Эстель. Не хотел говорить с ней, видеть ее, слушать, как она и дальше будет лгать ему.

Он ехал, куда глаза глядят. Ему было абсолютно все равно, куда ехать. Внутри была пустота. Повсюду, где бы он ни остановился, его ждали насмешливые стишки, унижения или ненависть. Все то, чем он заплатил за три поцелуя Эстель де Шательро. Унижения, обиды и смерть друга. Сердце его разрывалось от боли, когда он выезжал в ворота замка, покидая его навсегда. Но иначе он не мог. Слишком высока была цена любви прекрасной графини.

К полудню впереди Эдуар увидел небольшую деревеньку, и возвышающуюся колокольню немного в стороне. Он повернул коня к церкви.

Войдя