на Августа. Это то, что я говорила себе, когда он подходил достаточно близко, чтобы я разглядела ярко-красную ссадину на его голове, на которую, к счастью, не потребовалось накладывать швы.

Рен – вот моя мечта. Август же играл роль приманки.

– Пребывание на пляже пошло тебе на пользу, – сказала я. Но это был объективный факт. Он необязательно должен был меня привлекать, чтобы я это заметила.

– Я сходил в душ перед тем, как прийти к тебе. – Он провёл рукой по волосам, тщетно пытаясь их пригладить. – Но теперь мне кажется, что всё более формально, чем я ожидал.

– Вовсе нет. Тебе и так хорошо.

– Мне кажется, я сначала должен посмотреть на другие работы из твоего портфолио, прежде чем соглашаться.

Я повела его через задний двор, удачно избегая маму, которая заперлась в кабинете. Вчера она рассказала мне, как Август упал на велосипеде и как это мистическим образом совпало со временем её встречи с семьёй Тейт. Мама не спросила напрямую, была ли я причастна к этому, и я радовалась, что не пришлось лгать. Опять. Тем не менее со вчерашнего дня я старалась её избегать.

Раньше студия была гаражом, где хранились папины вещи, с которыми мама не хотела расставаться. Но несколько лет назад она вычистила помещение и переделала под мои нужды, когда я начала заниматься фотографией всерьёз. Здесь разместилось нескольких диванов, мягких кресел, небольшая кухня около рабочего стола, лампы и фон. Маме нравилось, когда клиенты сами выбирали, куда им сесть и какой фон поставить для «Поиска судьбы», поэтому мы всегда предлагали несколько вариантов, через которые они могли проявить свою индивидуальность. Что касалось моего портфолио, я делала всё просто и последовательно. Светло-серый фон. Квадратный металлический табурет. Мне хотелось, чтобы центром фотографии была только любовь или разбитое сердце.

Августа заинтересовали фотографии, которые я повесила на толстую проволоку над рабочим столом. Они давно уже высохли, но после встречи с миссис Клемент я решила снова их повесить для вдохновения и творческого настроя. Август медленно двигался вдоль галереи, останавливаясь на каждом снимке, чтобы по-настоящему рассмотреть его.

– Они потрясающие, – сказал он, когда наконец добрался до последнего. – Если бы они висели в музее, я бы решил, что их сделал кто-то с большим опытом за плечами.

Я едва сдержала улыбку.

– Что это за взгляд? – спросил он, покрутив пальцев около моего лица.

Стоило мне только взглянуть на портреты, как искры гордости мгновенно растаяли.

– Моя кураторша так не считает. Ей кажется, что это слишком скучно. Слишком беззубо. Поэтому я и делаю серию разбитых сердец. Надеюсь, это даст мне преимущество, благодаря которому я попаду на эту сверхконкурентную летнюю программу по искусству.

Август качнулся на пятках и рассмеялся. Смех заполнил комнату.

– Ну конечно, ты тоже пытаешься попасть в Кинси.

– Как будто есть другая летняя программа по искусству, о которой я не знаю. Если есть, то тебе лучше рассказать о ней сейчас, чтобы у меня был запасной план на случай, что я провалюсь. – Потребовалась секунда, чтобы смысл его фразы пробился сквозь мою панику. – Погоди, что значит «тоже»?

– Я отправил заявку на прошлой неделе. Стихотворение, которое я тебе прислал, входит в моё портфолио.

– То есть у меня оригинал самого Августа Тейта? – Я читала только одно его стихотворение, но оно было потрясающим. И у него был тот вау-эффект, который миссис Клемент ждала от меня. – С тобой и Джеммой осталось на два места меньше для менее гениальных.

– Джемма тоже подала заявку?

– Да. Я буду снимать её работы для портфолио на этой неделе. Она делает просто невероятные скульптуры из коряг. Это, конечно, просто куски дерева, но они выглядят очень замысловато и детализированно. Для этого нужен настоящий талант. Как и для твоих стихотворений.

– Даже не пытайся строить из себя скромницу передо мной. Ты безумно талантливая.

– То, что вижу я, когда делаю фотографию, сильно отличается от того, что в итоге получается. У многих людей их любовь или боль проявляется только тогда, когда они сознательно думают о человеке, к которому испытывают чувства. Когда я разговариваю с ними, пока делаю снимки, мне удаётся запечатлеть эти неподдельные эмоции. Но для того чтобы попасть в Кинси, мне нужно заставить всех увидеть то же, что и я, даже если это физически невозможно.

Не поставила ли я себе невыполнимую задачу? Будет ли в моих работах всегда чего-то не хватать, потому что их ключевой элемент виден только мне и маме?

– И как оно работает? – спросил Август, устраиваясь на табурете в портретной зоне. Он сидел, как ребёнок, которого заставили фотографироваться для школьного альбома: напряжённый, с прямой спиной и слегка наклонённой головой. – Мне просто нужно подумать о Шей, чтобы ты узнала, что я чувствую? Потому что мне бы не помешал объективный взгляд. А если тебе ещё и получится объяснить мне, то было бы просто замечательно.

Я подошла, чтобы поправить его позу. Положив ладони Августу на плечи, я слегка встряхнула, чтобы он расслабился. Поднимая его руки, чтобы они более естественно легли на бока, я старалась не обращать внимания на изгибы мышц под моими пальцами. Он сдерживал улыбку, когда я наклонилась, чтобы поставить его голову прямо. Я касалась его лица аккуратно, но кожа была такой мягкой и тёплой, что я не владела собственными пальцами. Пройдясь по его челюсти и волосам, я дотронулась до раны на виске, и то, как Август резко вдохнул, вернуло меня в чувство. Я не знала, почему из-за нахождения рядом с ним мой мозг переставал работать, но мне нужно было собраться с силами, прежде чем я бы всё только усложнила.

– Итак. Шей, – сказала я, отступив на шаг, чтобы мои руки были подальше от него. – Ты можешь думать о ней. Если что-нибудь расскажешь – ещё лучше. Прояви чувства, чтобы я могла чётче всё увидеть. Но это на твоё усмотрение.

– Ты так говоришь, но кажется, что у меня особо нет выбора.

Улыбка, которую он сдерживал всё это время, наконец вырвалась наружу. Он провёл рукой по волосам, превращая их в восхитительный беспорядок. Опустив локти на колени, Август посмотрел на меня, и его душа оказалась нараспашку.

Я взяла камеру и быстро сделала снимок, пока он снова не закрылся. Как только послышался щелчок, от улыбки почти ничего не осталось. У него было такое пронзительное выражение лица. Смесь надежды, желания и боли утраты. Каждая эмоция в его меняющейся мимике отражалась по-разному. Я старалась запечатлеть всё.

– Что ты сейчас увидела? – спросил он.