class="p1">– Ты должна отправить это в качестве портфолио. Использование краски и цвета добавляет работе глубину и движение, которые выделят тебя на фоне остальных фотографов. – Она повернула снимок ко мне, будто это было произведение искусства, а не художественный катарсис.

Я забрала фотографию, пока улыбающееся лицо Августа не очаровало её ещё больше. Такой уж он производил эффект на людей – путал их мысли, заставляя верить, что что-то было хорошей идеей, когда это было не так.

– Но это больше не будет считаться фотографией. И я не художница.

– Ты творец. А творцы работают с тем, что у них есть, – ответила миссис Клемент.

Перебрав стопку фотографий, она выбрала несколько снимков и отложила их в сторону.

– Разбитое сердце будет другого цвета, так? Странно, когда знаешь, что ты видишь, то легче заметить разницу в портретах. Я лишь предполагаю, но вот эти пять, как мне кажется, могут представить самый широкий контраст, если ты будешь рисовать поверх них.

Это не должно было стать частью моего портфолио. И точно не должно было становиться всем моим портфолио.

– Кажется, мы друг друга недопоняли. Я показывала вам последствия своих поспешных действий, а не пример новой работы.

Миссис Клемент положила руку на мою, пытаясь одновременно и успокоить меня, и убедить.

– Ты сама сказала, что тебе важно моё мнение. И я уверяю: ты перешла на новый уровень искусства. Неважно, пожалеешь ты об этом позже или нет. Может, ты представляла всё по-другому, но это же не повод останавливаться? Так что давай применим эту философию на твою серию разбитых сердец и посмотрим, что получится, хорошо?

– Мне нужно подать заявку через неделю. Разве не поздно что-либо менять?

– Было бы поздно, если бы они уже не принимали заявки. А пока я хочу, чтобы ты посвятила всю себя этим фото разбитых сердец. И лично мне не терпится увидеть, что ты придумаешь.

Я должна была предугадать, что миссис Клемент проигнорирует напоминание о дедлайне. Конечно, она бы не позволила мне выйти из игры, но рисование на фотографиях? Это же просто богохульство.

Чёрт тебя дери, Август, за то, что испортил и это.

Глава 24

Правило любви № 14:

Не возвращайтесь в отношения, которые не работали изначально.

К субботе почти все забыли о моём помутнении рассудка. Даже Рен. Он пришёл в «Мальчишки-печенюшки» в компании друга, сел за столик в моей секции и улыбнулся так, словно я не портила ему жизнь чуть ли не каждый день на этой неделе.

– Доброе утро, Мо. Ты сегодня выглядишь очень жизнерадостно, – поздоровался Эванс.

Рен потянулся и шлёпнул его по плечу.

– Ты обещал вести себя нормально. То есть не так, как сейчас.

– Она понимает, что я просто шучу, – криво улыбнулся Эванс, потирая ушибленное плечо. – Если бы я вёл себя по-свински, то сказал бы, что если ей захочется напасть на кого-нибудь с поцелуями, то я свободен. Мне кажется, я заслуживаю награду за свою сдержанность.

Я сделала шаг назад, чтобы он случайно не воспринял мою близость за приглашение.

– Сдержанность, говоришь?

Эванс лишь ухмыльнулся в ответ. По крайней мере, он не подмигнул мне – иначе пришлось бы объясняться, почему я вылила графин горячего кофе на его штаны. У официанток всё-таки были правила.

– Прости, – сказал Рен. Он посмотрел на Эванса настолько убийственным взглядом, что тот мгновенно перестал улыбаться. – Если хочешь, чтобы мы ушли, просто скажи.

– Всё в порядке. Но спасибо. – Я правда имела это в виду. У Рена было полное право ненавидеть меня за то, через что я заставила его пройти в эти несколько недель, но он всё ещё был рядом и считал меня своим другом.

А вот с Джеммой всё было по-другому – сегодня она не пришла на работу. Точнее, она сказала отцу, что ей нужно несколько свободных дней (на что – я понятия не имела), и он согласился. Если она пропускала работу намеренно, то бойкот против меня вышел на новый уровень.

Если уж Рен простил меня, то и Джемма должна. Последний раз мы так серьёзно ссорились в четвёртом классе, когда она не разговаривала со мной месяц. Они с отцом должны были отправиться на Рождество в Колорадо, чтобы кататься там на лыжах. Джемма умоляла взять меня с собой, но за её спиной я сказала, что не поеду, потому что не хотела проводить праздники без мамы. Так что он ей отказал, но Джемма всё равно обо всём узнала. Она заговорила со мной только после Нового года.

Я скрестила пальцы, что ситуацию с Ланой она восприняла менее серьёзно.

Приняв заказ у Рена и Эванса, я отправилась обслуживать остальных. У нас было затишье, занятых столиков оказалось меньше половины. Обычно я болтала с кем-нибудь из посетителей или с Джеммой, пока протирала столики или подметала пол. Ли любил говорить: «Коль есть время опираться, значит, время убираться». Гейб в схожей манере любил повторять: «Не можешь, не будешь, не остановишься».

Я решила пренебречь обоими девизами за чашечкой кофе с сахаром и сливками, опираясь на стойку так, чтобы меня не было видно с кухни. Я выпрямилась, увидев, как к кафе подъезжает машина. В лобовое стекло светило солнце, и мне не удалось толком никого разглядеть. Я вздрогнула и пролила кофе, испачкав форму и наверняка получив небольшой ожог. Ругательств, которые вылетели у меня изо рта, было достаточно, чтобы приковать к себе взгляды присутствующих. Ли тут же оказался рядом, проверяя, не сломала ли я себе чего-нибудь.

– Кофе горячий, – пояснила я, промокая тряпкой коричневое пятно на платье.

– Дорогая, ты должна пить его, а не носить на себе.

– А, так вот что не так!

– Сарказм – хороший знак. Если можешь так быстро отшучиваться, значит, ты не умираешь, – ответил Ли и чмокнул меня в лоб. – Всё хорошо?

Физически – да. Эмоционально? Под вопросом. Но я кивнула, чтобы успокоить его.

– Я в порядке. Это, конечно, был неприятный сюрприз, но я переживу.

К счастью, благодаря сливкам кофе был не обжигающе-горячим.

– Я надеюсь на это.

Влажная ткань неприятно тёрла кожу, и я отправила Ли восвояси, чтобы пережить этот позорный момент в относительном спокойствии. Но затем открылась входная дверь, обещая добавить к физической боли ещё и душевную в качестве вишенки на торте.

– Шей. – Я произнесла её имя раньше, чем успела остановиться.

Шей упёрла руки в бока и подошла к стойке, за которой я стояла. Вокруг неё не было никакого сияния. Боль от разбитого сердца, словно огромная грозовая