Но, как не странно, сознание она не потеряла, а с трудом, быстро поднявшись, направилась к своему клинку, который лежал всего лишь в нескольких метрах от неё. С тихим стоном она присела на корточки возле него и сжала его рукоять в правой руке. Левая не двигалась, изодранная мертвецом, она болталась без всякого признака жизни. Из рванной раны обильно текла кровь, как в прочем, и по разбитому лицу. На котором появилась ехидная улыбка. Видимо, зная, что от такого взрыва Сапофи быстро не придёт в себя, она хромая направилась к нему, волоча свой клинок по полу. И скрежет, что он издавал, сулил лишь гибель тому, против кого будет направлен этот меч. Но оказалось, Сапофи достаточно быстро пришёл в себя и уже успел встать на четвереньки. А вот на большее ни сил, ни времени, ему уже явно не хватало. Он повернул голову боком, чтобы посмотреть на меня. В его потухших глаза читалась ненависть ко мне. Ведь именно я привел сюда ту, что сейчас положит конец его жалкой жизни. Собрав все силы, я выдавил из себя улыбку. Мне очень хотелось, чтобы последнее, что он увидит – было бы моё довольное лицо.

Василиса правой рукой, которая сжимала меч и не хотела слушаться хозяйку, испытывая жуткую боль от удара, уперла остриё клинка в пол под углом. Так, чтобы шея нашего врага оказалась словно лежащей на нём. Миг, и с диким криком юная воительница со всей силы пинает по лезвию клинка, который с легкостью отсекает голову Сапофи от тела. Её больная рука выпускает рукоять, отпуская клинок в свободный полёт, и по дуге, взлетая вверх, лезвие рассеивает кровь вокруг. Будто живой, меч набирает высоту и, на секунду остановившись остриём вниз, устремляется к чёрному алтарю. Но вместо того, чтобы со звоном отскочить от него, пронзает его. От чего камень раскалывается на части. И в его недра со свистом начинает засасывать тьму, которая таилась за приделами круга. Ещё мгновение, и тьма без остатка исчезает, а алтарь превращается в обычный камень.

Перед моим взором предстаёт огромный зал. Его желтые стены украшены древнеегипетскими письменами. То там, то тут стоят огромные зеркала, которые освещают каждый уголок этого места. Где, по середине, в круге из колон, находимся мы.

Василиса не отводит взгляд от бывшего алтаря. И лишь убедившись, что тот уничтожен, осматривается по сторонам. И после того, как встречается взглядом со мной, на её лице появляется улыбка. Сделав ещё один взмах ногой, она, словно мячик, отправляет в мою сторону голову Сапофи.

– Как и обещала, его голова твоя.

После этих слов Василиса направляется к, лежащему без движения, Михаилу.

– Ну, не придуривайся, брат. – еле слышно хриплым голосом говорит она, садясь рядом с телом ангела.

– Ты смогла. – не открывая глаз, шепотом отвечает он ей. И на его губах появляется улыбка.

– Сомневался, что-ль? – ответив улыбкой, Василиса положила свою голову на грудь Михаила.

Эпилог

– Думается мне, что эту битву вы проиграете.

– Что? – молодой человек вздрогнул и повернулся.

В дверном проёме, облокотившись плечом на косяк, стоял пожилой мужчина. Не спешно выверяя каждое движение, он протирал платком линзы своих очков.

В комнате находилось трое мужчин, двое из них были одеты в белые халаты, и головы их покрывали колпаки, выдавая в них медицинских работников.

– Я говорю: проиграете. Как не старайтесь, Марк Валентинович, переглядеть Вы его не сможете, поверьте. – пожилой доктор указал на третьего мужчину, сидящего на краю койки.

Перед молодым доктором, которого звали Марком Валентиновичем, по всей видимости, сидел исхудалый пациент. Взгляд его смотрел сквозь доктора и куда-то вдаль за пределы больничной палаты.

– Да, простите, Петр Степанович, я задумался.

– И над чем же, позвольте полюбопытствовать? – пожилой доктор, погладив свою бородку, встал рядом со своим молодым коллегой.

– Его глаза, профессор, они словно видят что-то, когда он смотрит на картину. Но стоит заслонить её, как тут же они стекленеют. К тому же, его зрачки совсем не реагируют на свет, я проверял. Но глядя на картину, они то и дело меняют свой размер.

Мужчины развернулись к стене, на которой висела картина. Умелой рукой художника она являла зрителю красивейший закат. Солнце почти поглотило воды моря, и последние его лучи обагрили небосвод.

Будто пытаясь что-то разглядеть в картине, профессор надел очки и приблизился.

– Я замечал это, рад, что и Вы обратили на это внимания.

Петр Степанович опять погладил свою бородку и провёл рукой по стене, на которой висела картина. После чего, сдув с пальцев пыль, повернулся к своему юному коллеге.

– А что скажите про стену? – с лёгкой улыбкой спросил он.

Марк Валентинович открыл рот в недоумении и тут же приблизился к стене. Как и профессор – он провёл рукой по стене. Его подушечки пальцев почувствовали неровности. Они то и дело углублялись в какие-то канавки. И, пристально всмотревшись, можно было их разглядеть, вся стена была в них. И даже свежая побелка едва скрывала их.

В непонимании молодой доктор вопросительно посмотрел на своего старшего коллегу.

– Ногтями. – ответил на немой вопрос профессор.

Мужчины вернулись к пациенту и встали так, чтобы не заслонять собой картину. Который, в свою очередь, не сводил взгляд с неё. Он словно видел как волны колышутся, пытаясь вобрать в себя весь свет заходящего солнца. Но как бы они не старались, им это было не под силу. Сложно сказать, хотел ли этот измученный болезнью мужчина, чтобы солнце наконец уступило своё место ночи или наоборот.

– Расскажите о нём, профессор.

– Ты читал его историю болезни?

– Да, но там лишь болезнь, а его истории там нет. – философски ответил Марк Валентинович.

– Вы правы. – профессор вновь принялся протирать свои очки. – К сожалению, его историю я не знаю. Его нашли в заброшенном доме, который всё никак не могут снести. Местные подростки что-то там и искали, а нашли его. Конечно же они решили, что он уже мёртв, но вот, прибывшие на место, полицейские с этим не согласились. Хоть он уже и был холодным, а кровь из его раны на затылке запеклась. Еле ощутимый пульс всё же прощупывался. Хирурги не один час колдовали над ним, но пулю из его головы так извлечь и не смогли. Она и сейчас там.

Профессор замолчал. Видно было, что тайна этого пациента, в некоторой степени, овладела им.

– А как он попал к нам?

– Ну, а как обычно к нам попадают? – усмехнулся профессор. – Буйным оказался. Пусть и не сразу, но он пришёл в себя. Но вместо ответов он принёс ещё больше вопрос. Кто он и от куда, никто не знает. Внятно говорить он не может, а те бредни, что он нёс, ничего не дали. И после вспышек агрессии его направили к нам. Пару лет как.

– За эти пару недель, что я у вас. Никакой агрессии я не замечал. Он вообще только и делает, что смотрит на эту картину. Лишь ночью, когда темнеет, ложится спать.

– Не всегда, порой и ночью он не сводит с неё глаз. Но так было не всегда. Поначалу даже успокоительное на него не действовало. Да и вообще, не один препарат не даёт результата. Признаюсь, я и не знаю, что с ним. Поначалу мы его в общую определили. Но он как-то снимал смирительную рубашку и пытался убить всех, кого видел. Два пациента, санитар и медсестра пострадали от него. И мы его перевели сюда. Стало чуть спокойнее, почти всё время он то и делал, что карябал стену.

Они вновь посмотрели на стену. Солнце уже клонилось к горизонту, и следы от ногтей на стене стали более явными. Вся стена была исчерчена линиями: плавными и резкими, короткими и длинными. Кто знает, быть может, пациент пытался что-то нарисовать, тем самым рассказать свою историю. Вот только для нормального человека это следы безумия, не более.

И не смотря на поздний час, врачи не спешили покидать палату безумца. Наоборот, они словно чего-то ждали. Пристально