позитивной – это лучше, вкусней. Больше негатива – это стирается. Ты, когда туда попадёшь, так и будешь себя ощущать…

– Поэтому ты и смерти не боишься?

– Не боюсь! Да плевать, что она физическая… Сколько людей умерли за тысячелетия? Миллиарды! И они сейчас где-то чего-то боятся, что ли? Они не умерли, они все до сих пор живут…

– А если, допустим, младенец умер месячный… Какая у него душа? Только орать и научился…

– Душа и у него есть! А как же? И в него закладывается душа.

– Ну, ты меня не убедишь, что смерти нет…Уж я-то мертвецов повидал… А душа умирает, она же живёт только с телом!

– Кто тебе сказал? Может жить душа отдельно! Потому что душа – это сам Бог!

– Душа каждого человека – Бог?

– Да!

– Что ты молотишь-то? Совсем меня запутал…

– Душа – это часть Бога! Она вечная…

– Мужики, хватит ругаться! Водка киснет от болтовни вашей… – сказал Жбан. – Давайте допивать, да домой пора…

Домой в тот вечер Иван Потёмкин пришёл поздно. И пьяный, конечно.

Включил видик, поставил кассету с записью своего батальона, когда к ним перед вторым штурмом Грозного приезжали артисты с концертом. Он вглядывался в лица своих солдат, под тогдашний шлягер «Крошка моя» месивших в танце с автоматами в руках липкую, как пластилин, чеченскую грязь, вспоминал, кто и где из них погиб – на Минутке, когда штурмовал её второй раз, под Ачхой-Мартаном, в Аргунском ущелье… Десятки простых русских лиц – мужики, солдаты, братья… Глаза застилали слёзы…

«Нет, к чёрту этот отпуск, поеду в батальон, – решил Иван. – Там всё ясно, там врага можно казнить…»

– Вань, – села рядом на диван жена. Прижалась тугой грудью. – Ну, прости ты меня, дуру, я же тебя люблю. – И заплакала. – Не могу я без тебя… – И пропела горячим шёпотом на ухо:

Мой ласковый и нежный зверь,

Я так люблю тебя, поверь…

Иван не смог сбросить со своей шеи её тёплую руку, но всё же тихо сказал:

– Лицемеришь, дражайшая…

Утром Иван пошёл пить пиво. Вышел из подъезда – соседка со второго этажа, Маринка.

– Здравствуйте, дядя Ваня!

С Маринкой, яркой фигуристой блондинкой, был мальчонка лет двух, совершенно на неё не похожий. Иван знал, что Маринка сразу после школы вышла замуж и уехала в Израиль.

– Вот, вернулась домой, – сказала Маринка и грустно добавила: – Я там была чужая… Ладно, что сына отдали…

– А муж где? – спросил Иван.

– Давид там остался, с родителями…

«Вот ещё одна сломанная судьба», – подумал Иван, глядя на женщину.

– Да, глупая я была, – вздохнула Маринка. И вдруг с оптимизмом добавила: – Но теперь поумнела…

«Надолго ли… – подумал, глядя ей вслед, Иван. – Не головой ты привыкла думать, а другим местом…»

У подъезда помигала фарами проезжавшая мимо драная «копейка». Из окошка машины выглянул Фёдор Квасов, недавно дембельнувшийся командир их медбата. Когда-то, ещё в начале первой кампании, Квасов зашивал Ивану подраненную осколком мины ногу, с тех пор они и подружились. Иван вспомнил, как Квасов распекал перед строем своих подчинённых-санитаров: «Ну, пришёл к вам друг, ну выпили по сто граммов. Ну по двести! Ну на гитаре поиграли. Так нет, вам надо потом обязательно пострелять, да ещё трассирующими!»

– Далеко ли с утра, Иван Павлович?

– Да так, вышел погулять, пива попить. В отпуске я. Недолго, правда, десять дней дали.

– Поехали со мной, если не торопишься. Я тут один заказ выполню, и посидим. Только никаких вопросов, всё увидишь сам.

Заинтригованный, Потёмкин сел в машину. Приехали в один из микрорайонов города. Мурлыча песенку из репертуара группы «Дюна», Квасов достал из багажника саквояж (с подобным незабвенный Остап Ибрагимович работал гинекологом), и они вместе вошли в подъезд.

– Где? – тихо спросил Фёдор у открывшего дверь мужчины.

– Здесь, – так же тихо кивнул мужчина на дверь комнаты.

Фёдор тихо назвал сумму, мужчина согласно кивнул.

В комнате на столе со свечкой в скрещённых руках смиренно лежала старушка в стареньком ситцевом платье в горошек и в чёрных тапочках.

– Принесите мне, – деловито попросил Фёдор хозяина, – ведро, литровую банку и два целлофановых пакета. А это мой ассистент, – представил он Ивана мужчине, сыну усопшей старушки.

Требуемое было быстро доставлено, и хозяин оставил их наедине с покойницей. Фёдор достал из своего саквояжа мятый синий халат, какие носят грузчики в магазинах, длинный нож с отлично заточенным стальным лезвием, небольшую канистру, вылил её содержимое в принесённую хозяином банку, а потом ловко натянул на руки тонкие резиновые перчатки.

Не успел Иван закрыть глаза, чувствуя, что сейчас будет нечто ужасное, как Фёдор уверенно вонзил нож в живот старушки. Комната, несмотря на открытое окно, быстро наполнилась крепким гнилостным запахом. С трудом сдерживая подступающую рвоту, Потёмкин одной рукой зажал нос, другой прикрыл глаза, чтобы не видеть, как Квасов чайной чашкой вычерпывает что-то из живота покойницы и выливает в ведро.

Черпая, Квасов стал убеждать Потёмкина в острейшей необходимости его новой необычной профессии для людей:

– Бывает, что труп и через трое суток как малосольный огурчик, но чаще всего уже через три часа начинает портиться. Труп на труп не приходится, – философски изрёк Фёдор, – поэтому и надо его бальзамировать, чтобы все родственники могли приехать и к похоронам приготовиться по-человечески.

Краем глаза Иван увидел, как Фёдор по локоть запустил руку в живот покойницы.

– Вскрываю лёгкое, – комментировал он свои действия.

Содержимое банки – формалин, как понял Иван по запаху, – было вылито старушке через разрез в брюшную полость. Жидкость долго булькала, занимая объём в опавшем животе.

– Ну вот, смотри, как она сразу похорошела! – с гордостью сказал Фёдор, оглядывая плоды своего труда. – И лицо даже порозовело!

– Господи, неужели тебе не страшно? – удивился Потёмкин.

– А кого мне тут бояться? – искренне удивился Квасов. – Покойник драться не полезет. Ни одного случая не было, чтобы покойник очнулся и с кулаками полез.

Он достал из саквояжа длинную иглу с загнутым кончиком, толстую нитку и аккуратно, даже любовно, зашил покойнице разрез на животе.

– Сейчас сделаем масочку на лицо, и будешь как живая, – с нежностью сказал Фёдор, доставая марлю из саквояжа.

Через минуту лицо усопшей было закрыто марлевой повязкой, пропитанной формалином.

– Ну вот и всё, – с удовлетворением сказал Квасов, убирая инструменты.

Он тщательно вымыл руки. Хозяин квартиры принял «работу», расплатился.

– Ну и занятие ты себе здесь нашёл… – с удивлением протянул Иван. – Ты же классный хирург!

– На хер здесь не нужна никому моя хирургия… Да это занятие и лучше, чем проституток развозить по клиентам.

На дороге их скоро остановил инспектор ГАИ. Квасов долго доказывал, что правил движения он не нарушал, и, наконец, не вытерпел:

– Вот вы меня сейчас оштрафовали, но всё равно рано или поздно вы окажетесь в моих руках.

Инспектор, заинтригованный, стал допытываться, кем же он работает:

– Вы хирург, что ли?

Иван невольно представил, как Фёдор любовно зашивает живот этому инспектору, и внутренне содрогнулся.

– Ну, примерно… – вздохнул Квасов и включил зажигание.

Они проехали до автостоянки, и, пока Квасов ставил машину, Потёмкин заказал под ближайшим навесом по паре пива.

– Как хоть живёшь-то? – спросил Иван у Фёдора.

– А-а, – махнул рукой Квасов, – разве это жизнь?.. Никак не привыкну, что на пенсии. Мы нужны были только там.

По глазам его Потёмкин