бледным пятном на стекле между ними. Грим вгляделся в заложника темноты. Смотрел и понимал, что видит свое утраченное отражение.

– Кто ты? – повторил Грим и прислонил ладони к зеркалу. Человек в отражении, превозмогая боль, захотел повторить, но не смог. Его руки опутала тьма.

– Мое имя Август Морган, – сказал человек в отражении, после чего в голове Грима что-то с жутким грохотом взорвалось.

5

К вечеру солнце наконец растолкало мрачные тучи и подарило городу немного тепла. Лучи закатного света окрасили воздух в жемчужные тона, наполнив окружение призрачной дымкой. От земли поднимался пар; собираясь, он превращался в белый ковер тумана и скрывал желтеющую траву.

Весь день дети из приюта утепляли дерном крышу сарая. А в конце дня наслаждались заслуженным отдыхом и грелись в остатках солнечного тепла. Природа вокруг замерла, ветер утих и не тревожил вековые ели. Даже коровы и овцы, чувствуя общее умиротворение, редко нарушали покой своими голосами.

Время остановилось и дало возможность всем насладиться красотой уходящей осени. Воспитательница не стала звонить в колокольчик и требовать от детей, чтобы те вернулись до захода солнца. Она сидела на деревянной резной лавочке и, обратив лицо к солнцу, думала о тех немногих приятных вещах, что знала в своей жизни.

Старшие и младшие встретили этот вечер в гармонии. Между ними не ощущалось разлада. Их тоже очаровала картина, по которой они давно соскучились, ведь в последнее время погода окрашивала дни в серый. Теперь же мир делился всеми своими истинными красками.

В таком состоянии никто из детей не думал о похитителе и проклятии. Все, кроме Эрика. Ему эти часы дались сложнее всего. Полупрозрачную бархатную пелену он принимал как обман, скрывающий ужас. Согревающие лучи ощущал как прощальный жест солнца перед ненастными неделями.

Но больше всего он злился на время, что оно замедлило своей ход. За работой часы летели один за другим и приближали долгожданную ночь. Теперь, когда все кончилось, казалось, ночь не наступит никогда.

Еще там, возле лестницы, Эрик решил, что, когда все уснут, он отправится на чердак. Человек со скрипучим голосом не давал покоя. Дважды Эрик пытался завести о нем разговор с Харальдом, но тот делал вид, что ничего не понимает.

Одному идти было страшно. Что, если тот человек до сих пор там? Может, на чердаке его тайное убежище. А может, тайник, в котором тот хранит трофеи похищенных детей – их мизинцы? Почему именно мизинцы – Эрик не знал. Так решило детское воображение.

Нужно было заручиться поддержкой Харальда, даже если на это уйдет не одна попытка. Эрик сел рядом с ним на край крыши сарая и свесил ноги.

– Ну что? Пойдешь со мной? – спросил Эрик непринужденно. Как будто Харальд сомневался. Но тот был непреклонен.

– Нет. Это не закончится ничем хорошим.

– Ты сам говорил, что мне стоит разыскать детей. Мне кажется, что чердак самое подходящее место, чтобы начать поиски.

Харальд не сводил глаз со своих ног, как будто видел их впервые.

– Да, я так сказал, но это касается только тебя. В ту ночь выбрали тебя, тебе и решать этот вопрос.

– Могли и тебя увести.

– Могли, – кивнул головой Харальд, – но выбрали тебя, – последние два слова он сказал громче остальных. – Так что если снова придут, то придут за тобой. И могут по ошибке… – Он осекся.

Понемногу Эрик понял ход мыслей товарища. Он боялся. Его страшил тот факт, что они живут в общей комнате, что кровати рядом, что он всего на год старше самого Эрика. Ему просто хотелось избавиться от отмеченного черной меткой ребенка и вернуть покой в стены приюта.

– Ты трус, – Эрик не стал скрывать обиды. – Им без разницы, кого похищать. Следующей ночью это можешь быть ты. Вряд ли тебе хватит сил противостоять им, – зло добавил Эрик.

Его слова попали в самую точку. Харальд насупился, а на глазах выступили слезы. Он и сам прекрасно понимал все это. Глядя на его полное тревоги лицо, Эрик пожалел о своих словах, но забирать их не решился. Пусть все остается так. Ему и самому страшно. Разве Харальд не пугал его этим утром? Пугал. Разве он не говорил, что Эрик проклят? Еще как говорил. С явным удовольствием. Пусть почувствует на себе, каково это.

Затем мальчик оглядел остальных детей, безмятежно греющихся на солнце. Несмотря на спокойные лица, он осознал, что они тоже боялись. Их агрессия, сменяемая безразличием, была проявлением страха. Они сторонились Эрика и надеялись, что проклятие обойдется самым младшим и оставит их в покое.

Негласным решением они принесли его в жертву.

Разрушительная мысль породила огонь ненависти ко всем, кто его окружал.

– Вы ничем не лучше, – тихо сказал Эрик и спрыгнул с крыши на кучу соломы.

Обида обжигала, требовала от него слез и уныния, но ничего не получила, кроме твердой решимости пойти на чердак и доказать им всем, что он никакая не жертва.

Да, он самый младший. Да, его хотели похитить.

– Но это не значит, что я ничего не смогу сделать, – озвучил он собственные мысли и почувствовал, как грудь распирает неожиданно взявшаяся гордость за самого себя.

Лучше так, чем жить в страхе.

Но ночью на чердаке он пожалел о своем решении.

6

Грим сидел на полу маленькой камеры и держался за голову. Сон или гипнотический транс вызвали жуткую головную боль с приступами тошноты и судорогами в ногах.

– Август Морган, – без конца повторял он незнакомое ему имя, которое точно слышал в прошлом.

Человек в отражении так себя назвал. Человек в отражении выглядел в точности, как Грим. Или его таким нарисовала фантазия?

Его сокамерник пропал. Вместе со своим саквояжем. Испарился, словно и не существовал вовсе.

– Август Морган, – сказал Грим, затем поднял голову и протянул руку для приветствия. – Здравствуйте, я Август Морган… психотерапевт, – последнее слово вырвалось случайно. Но память связывала их воедино. Видимо, часто в прошлом это имя и специальность звучали вместе.

– Значит, ты психотерапевт, мистер Морган, – сказал он сам себе.

– Все верно, – ответил он другим голосом, спокойным и рассудительным, – я – Август Морган.

Имя легло как надо. Теперь оно подошло ему полностью, как пара удобных разношенных ботинок. Осознание собственного «я» открыло ему глаза, и он внимательно посмотрел на свои руки, которые видел тысячу раз и о которых забыл. Они были частью Августа, были его частью.

– Я – Август Морган, – повторил он и хохотнул в конце от переполняющей радости. Ничего, кроме имени, он не вспомнил. Но это был огромный прорыв в долгих поисках. Новая старая личность выдавливала из него Грима.

Август зашелся кашлем. Тяжелым,