запах, помнившийся ему со времен, когда он служил в отряде по охране общественного порядка, работая по большей части в штатском.

Трокич почувствовал на себе взгляд бармена и пожалел, что заявился в это заведение. Девушка, которую он хотел увидеть, сегодня, видимо, не работала. Кроме него, в зале сидели еще двое парней, заказавших пиццу и пиво. Замызганный музыкальный автомат играл «По-прежнему тоскую»[11] Гэри Мура. Окно бара выходило на затянутую морозной дымкой главную улицу Морслета, пустынную, каковой и полагается быть днем главной улице спального района. Утром в управлении Трокич перекинулся парой фраз с секретаршей, родившейся в Морслете, и она так охарактеризовала городок: «Здесь чихнуть не успеешь, а все уже несутся со своим „будьздоров“». Эти слова заставили его задуматься о необходимости выслушать всех, кто знал Лукаса. Если убийца из местных – а в пользу этой версии говорил весь ход событий, – кто-то из горожан наверняка должен хоть что-то знать о преступлении.

– Простите, можно к вам подсесть?

Девушка лет восемнадцати-девятнадцати подула на покрытые черным лаком ногти, тряхнула хвостом густых длинных волос и, не дожидаясь ответа, опустилась на стул.

– Пожалуйста.

– Вы тот самый инспектор полиции, – полувопросительно произнесла она и одарила Дэниеля белозубой улыбкой.

– Не совсем. Замкомиссара криминальной полиции Дэниель Трокич, – он протянул ей руку.

– Прошу прощения, еще не высохли, – сказала она, демонстрируя руки тыльной стороной. Кое-где лаком были покрыты не только ногти, но и кожа вокруг.

– Меня зовут Дорте. Я из подсобки увидела, как вы вошли. У меня смена вот-вот начнется.

Взгляд у нее был искренний и дружелюбный.

– Я слышал, вы знали Лукаса Мёрка, – начал он. – Это так?

Дорте понизила голос до полушепота:

– Я была у него няней два года. Из детского садика забирала и раз в неделю приглядывала за ним по вечерам. Ему года три-четыре было. Ну а потом я по возрасту уже смогла получить работу здесь. А тут у меня заработок побольше будет, ну и поэтому я от них ушла.

Голос ее дрогнул.

– Такой славный мальчишечка был. И красивый, с каштановыми волосами. Здесь такие нечасто встречаются. Я его очень любила.

– Сколько вам лет?

– Восемнадцать. Я учусь в третьем классе гимназии Марселисборг, – ответила Дорте не без гордости.

– Какие отношения сложились у вас с родителями Лукаса?

Возникла пауза, и Трокич уже было подумал, что девушка передумала продолжать разговор.

– Не люблю говорить плохо о других людях, – наконец произнесла она.

– Скажите честно, какие у вас сложились отношения с родителями.

– Напряженные. Мать носилась с детьми как наседка, души в них не чаяла, мне казалось, что она мне не доверяет. Хотя, может, дело просто в том, что у нас с ними не так много общего.

– А как Лукас себя чувствовал в семье?

Дорте в смятении прикусила губу, подыскивая слова для ответа.

– Я их вместе нечасто видела. Когда я с Лукасом оставалась, родители куда-нибудь уходили. Все, что я знаю, это по большей части слухи. Мне бы не хотелось…

– А я хотел бы послушать, – мягко перебил ее Трокич. – Где правда, где слухи, потом сам разберусь.

– Мать одной из моих бывших одноклассниц дружила с матерью Лукаса, она-то мне о них и рассказывала. Говорила, что они, возможно, разведутся, поскольку Карстен, то есть отец Лукаса, грубиян и не умеет держать себя в руках.

– Лукаса дома били?

Дорте опустила глаза.

– Он страшно боялся, что я на него из-за чего-нибудь рассержусь. Даже как-то раз спросил: «Тебе ведь нельзя меня бить?» Я обалдела, мне бы такое в голову не пришло, тем более он тогда совсем кроха был. А один раз он показал на конфорку и сказал: «Папа побить». Я тогда спросила: «Ты, наверно, конфорку трогал, и папа тебя за это стукнул?» И он кивнул. Но я никому об этом не говорила, в конце концов, это естественная реакция родителя. Он просто хотел показать сыну, что нельзя трогать конфорку, потому что обжечься можно.

– А о других подобных случаях вам что-нибудь известно?

Девушка опять помедлила с ответом, теперь подольше, чем прежде. Трокич терпеливо ждал, пока она блуждающим взглядом смотрела в окно.

– Лукас как-то руку сломал. Родители сказали, что он упал с крыльца. То есть перед входной дверью в дом. Но Лукас ужасно боялся ходить по тем ступенькам, потому что однажды упал и сильно ударился, и спускался с тех пор ползком. И я не понимаю, как он мог сверзиться с крыльца, если взбирался на него на четвереньках. Я, признаться, много думала о том случае. Если б они сказали, что дело на другой лестнице было…

Дорте снова прикусила губу, но потом добавила:

– Но все-таки, думаю, они никогда бы не причинили вреда Лукасу. В этом я уверена, потому что они его и вправду любили.

Трокич сунул сигареты в карман.

– Благодарю за беседу.

Дорте кивнула с таким видом, будто старалась припомнить что-то еще.

– А вы с Магдаленой говорили?

– Кто это?

– Это вроде как ведьма местная. Здесь ее все так зовут. Она у речки каждый день бывает. Ее детишки слегка побаиваются, да она и на самом деле особа не слишком приятная.

Дорте заметила скептическое выражение на лице полицейского, склонила голову набок и засмеялась.

– И как мне эту ведьму отыскать?

23

Трокич припарковался на тихой улочке и последнюю часть пути к указанному адресу прошел по узкой гравийной тропинке, стараясь отделаться от мысли, что он впустую тратит время. Он всегда делал ставку на тщательный подбор улик, доказательств и логических аргументов. То же можно было сказать и о многих его коллегах, в первую очередь о Лизе, тонко чувствующей, понимающей компьютерный язык как родной, порой упрямой, но в работе она умела оставлять эмоции в стороне, и это качество Трокич ценил очень высоко.

Он не очень понимал, зачем приехал сюда, поскольку, мягко говоря, неодобрительно относился к спиритизму, терпеть не мог байки о потусторонних силах, даже если их называли теориями, совсем не жаловал всяких знахарей и целителей, считая, что лечить должны дипломированные врачи, а не какие-то там бабки. Свою будущую собеседницу он заранее невзлюбил за прозвище, которым ее наградили земляки. Скажут тоже, ведьма… Смех один. Интересно, как выглядит ее обиталище и чем она занимается за закрытыми дверями? Ритуальные действия во мраке ночи с курами и ягнятами на жертвенном камне? Пророчества Судного дня и сеансы ясновидения? Мистические заклинания, изгоняющие злых духов?..

Дом был невысок по сравнению с другими городскими постройками, и история его началась, похоже, в девятнадцатом столетии.