Интонация у неё была такая, словно она зачитывала приговор комитету по делам особо вялых бабочек.

– До сегодняшнего дня вашей подопечной, – кивок в сторону Валентины, – была предоставлена автономия. Относительная. Но по результатам последних наблюдений, а также видеоаналитике, загруженной с приборов внутреннего контроля, Совет пришёл к выводу: эффективность ниже допустимого порога.

Валя сглотнула. Не потому, что что—то застряло в горле – просто организм решил, что, если не проглотить хоть воздух, можно перестать существовать.

– Кляпа – оператор низшего ранга, назначенная на вас в рамках программы «Цветение в приматной среде». Цель – зачатие от подходящего земного самца. План – минимум один эмбрион в текущем полугодии.

Собчак повернулась в профиль, как будто собиралась обратиться к камере, которой, к счастью, не было. Или уже была? Валя почувствовала, как волосы на затылке шевельнулись в тревожном синхроне.

– На текущий момент вы не только не достигли результата, – продолжала Жука, доставая из внутреннего кармана крошечный планшет, – вы демонстрируете отрицательную динамику. База данных зафиксировала: одна попытка с курьером – эмоциональная нестабильность, две попытки с руководителем – высокая степень сюрреалистичности, ноль зачатий, ноль имплантаций, ноль осмысленных толчков.

– Толчков? – хрипло переспросила Валя, но ответа не последовало.

– Согласно протоколу, – продолжила гостья, пролистывая какие—то графики на экране, – если в течение земных семи суток не будет достигнута стадия устойчивой беременности или хотя бы клинически подтверждённого полового акта с высоким коэффициентом целесообразности, вы как тело будете признаны негодным для использования и подлежите утилизации.

Валя медленно осела на пол. Не присела. Не опустилась. Именно осела. Как старый коврик, на который наконец—то кто—то встал после десяти лет забвения.

– Утилизация, – уточнила Собчак. – Это не смерть. Это, скорее, логистическая оптимизация. Сначала – изъятие, потом – расщепление, перераспределение веществ, и, возможно, вторичное использование в более перспективных проектах. Например, в инфраструктуре по обслуживанию планетарных капсул или производстве теплоизоляции.

Губы у Валентины задрожали. Тело то ли вспотело, то ли вспоминало, как это делается. Кляпа внутри молчала. Не пищала, не ворчала, не ерничала. Вероятно, она в этот момент рисовала в голове табличку «Выход» и пыталась в неё влезть.

– Это не шутка, – заключила Жука. – Это не телевидение, не ток—шоу, не общественная провокация. Это – официальный визит.

– Угу… – промямлила Валя, глядя в линолеум, как в последний шанс.

– Документация будет загружена через сорок восемь минут, – добавила Ксения Собчак, откидывая рукой волосы так, будто сейчас собиралась презентовать реформу школьного питания, – а пока у вас есть выбор: либо перейти к действиям, либо приготовиться к превращению в рулон термостойкой плёнки.

На этих словах она нажала что—то на пульте. Где—то в углу квартиры щёлкнуло. Возможно – розетка. Возможно – жизнь.

Валя сидела на полу, руки – в коленях, дыхание – где—то в районе стоп. Лицо выражало состояние, которое в некоторых культурах считается причиной для экзорцизма, а в других – поводом срочно налить.

И только одна мысль шевельнулась в глубинах сознания: «Вот теперь – точно хуже уже не будет». Она, конечно, ошибалась.

Жука—Собчак прохаживалась по квартире, как директор психиатрического музея, случайно оказавшийся в экспозиции. Пальцы скользили по поверхностям с выражением лица, словно она проверяла наличие сексуальности по уровню пыли. Кухонные шкафчики вызывали у неё священное презрение. Зеркало в коридоре – жалость. Губка у раковины – осознанную ненависть.

– Как тут вообще можно кого—то зачать? – произнесла она вслух, заглянув под подоконник, словно рассчитывала найти там пару сперматозоидов, сбившихся с маршрута. – Уровень эротической обстановки – три балла по шкале МЧС. Из десяти. И то с натяжкой.

Валентина по—прежнему сидела на полу, стараясь не дышать. Каждый вдох чувствовался предательством. Каждое движение – попыткой спровоцировать ещё один отчёт. Ноги затекли. Душа – тоже.

И тут в голове зашуршало. Не голос, а именно шуршание. Как будто Кляпа вышла на связь не по межзвёздной, а по платной междугородней линии и тратила последние копейки, храня запредельную тревогу в каждом сигнале.

– Валюша… Валюша, ты слышишь меня? Скажи что—нибудь, хоть моргни внутренне… пожалуйста.

Впервые Кляпа звучала не как наглая дикторша эротического радио, а как лаборантка, случайно уронившая ампулу с ядом и теперь смотрящая, как она катится к ногам начальства.

– Слышу… – прошептала Валя мысленно, и сама удивилась, что в ней ещё что—то отвечает.

– Это катастрофа. Это… это не просто проверка. Это зачистка. Если Жука здесь – значит, её уже отправили с формой на подпись. А с этой формы не возвращаются.

– А ты чего такая испуганная? Ты же у нас главная по похоти…

– Это не похоть, Валюша. Это бюрократия. Самая страшная форма жестокости во вселенной. Жука – не просто контролёр. Это живая инструкция по наказаниям. У неё в голове шестьсот восемьдесят два протокола на случай провала, включая «Сексуальную деградацию через внутреннее испарение» и «Принудительную пересборку гормонального фона с понижением социального рейтинга».

Валя тихо зашевелила пальцами на ногах. Не для чего—то конкретного. Просто чтобы почувствовать, что они ещё с ней.

– Я думала, ну провалим мы план – и что? – продолжала Кляпа. – Ну отчитаюсь я с извинениями, поплачу, скажу, что ты сопротивлялась, мол, человеческий материал капризный… А теперь я вижу: ты у меня не просто проект, ты у меня последняя попытка. Если ты не зачнешь – меня стерилизуют!

– В смысле?

– В смысле – удалят репродуктивный модуль и отправят меня в отдел поддержки снабжения. Там я буду отслеживать полёты кристаллических водорослей по спутниковой системе Блюпса. БЕЗ права выхода на связь с носителем! Я… я не выдержу. У меня характер творческий.

Валентина медленно подняла глаза. Собчак тем временем уже тестировала диван на предмет «генетической совместимости», нажимая на подушки с таким выражением лица, будто они ей что—то должны.

– Я… не знала, что ты можешь бояться, – шептала Валя про себя.

– Я сама не знала, – хлюпнула Кляпа. – Я думала, что я бессмертная космическая шмара. А оказывается – я просто шмара. И у меня всё пошло по швам, Валюша. Я боялась тебя, стебала, контролировала… а ты – моя последняя надежда. Даже не на спасение, а хотя бы на то, чтобы остаться собой.

Валентина выдохнула. Не от облегчения. От перегрузки. В голове теперь было две напуганные женщины, одна из которых раньше считала себя всесильной. А в квартире – Ксения Собчак с пультом и намерением сканировать полки на предмет сексуального потенциала.

– Значит, мы в одной лодке? – спросила Валя.

– В надувной шлюпке на гигантском космическом унитазе, – мрачно уточнила Кляпа.

– А что мы будем делать?

– Пока – не паниковать. Хотя, если ты