После ухода горничной они остались наедине с салатом, тишиной и тем особым типом близости, который возникает между двумя людьми, случайно пережившими нечто, попадающее под несколько статей санитарного кодекса. Майонез стекал с одеяла, огурец валялся под тумбочкой, а ложка – всё ещё в руке Сергея Валентиновича – будто застыла в воздухе, как символ поражения и преданности одновременно.

Валя, медленно поднявшись, завернулась в простыню. Ходить по номеру голой и в холодце – не её любимое занятие, но после пережитого ей уже ничего не казалось экстраординарным. Она вытерла майонез с локтя, посмотрела на себя в зеркале, усмехнулась и сказала:

– Ну что ж… корпоратив прошёл успешно.

Сергей Валентинович кивнул. Он уже сидел на краю кровати и, кажется, переваривал не столько компот, сколько весь прожитый вечер. Он посмотрел на неё, и в его взгляде не было ни похоти, ни смущения – только усталость, доброжелательность и лёгкое, человеческое уважение.

– Простите, – произнёс он, будто подводя итог. – Мне правда казалось, что… ну… гастрономия сближает.

– В принципе, вы правы, – сказала Валя. – Только надо выбрать другой соус. И желательно без лука.

Он рассмеялся. Тихо, по—настоящему. Без надрыва. Как смеются люди, которые больше не притворяются и не пытаются впечатлить.

– Я обещаю, – сказал он, – в следующий раз ужинать будем как нормальные люди. За столом. В одежде. С вилками.

– Салфетки – обязательно, – добавила Валя. – И без крюков.

Они начали убирать. Без суеты. Вместе. Как пара, которая не планировала быть парой, но внезапно оказалась в одной лодке, пусть и забрызганной свеклой. Сменили простыни, собрали огурцы, вытерли подоконник. Ни один из них не пытался анализировать происходящее. Просто принимали его как факт.

К ночи номер стал чище. Не идеально – в щелях всё ещё жили крошки, а в воздухе витал дух уксуса и недосказанности, но ощущение угрозы ушло. Валя села на кровать, вытянула ноги, вздохнула. Он налил ей воды, протянул стакан с той самой неловкой нежностью, что возникает только после падений и крахов.

– Спокойной ночи, Валечка, – сказал он, выключая свет.

– Спокойной, Сергей Валентинович.

– Можно просто Сергей?

– Можно. Но завтра снова по отчётам. Без холодца.

– Договорились.

В комнате воцарилась спокойная тишина – такая, какая бывает между людьми, которые пережили нечто безумное, но нашли в этом собственную версию мира. Не было ни обещаний, ни пафоса – только усталое принятие, добрый абсурд и ощущение, что в этой ночи, при всём её фарсе, родилось что—то удивительно человеческое.

Глава 5

Утро после Суздаля наступило не как новое начало, а как судебное извещение с формулировкой «вступило в законную силу». Свет пробивался сквозь щель между шторой и карнизом, как прокурор между строками приговора. Валя лежала лицом в подушку, будто пыталась вытереть об неё остатки вчерашнего позора.

Пахло стиркой, просроченной тушью и её собственным потом – вязким, как следствие ночного позора и перегрева на нервной почве. Внутри всё гудело – не от похмелья, а от общего разрушения нервной системы. Мышцы ныли, как будто ей всю ночь читали лекции по сексуальной этике на табуретке без спинки.

Кровать казалась полем боя, где проигравший ещё не осознал, что остался без флага, но уже понял: бежать некуда. Валентина медленно приподнялась, как мертвец, решивший—таки проверить, нет ли на свете чудес. Чудес не было. Были волосы, сбившиеся в траурный куст, тёмные круги под глазами, похожие на следы от очков электрика, и ощущение, что её душу кто—то всю ночь медленно мариновал в майонезе.

Кухня встретила её с той же вежливой враждебностью, что и весь остальной мир. На столе сиротливо стояла чашка, в раковине лежала одинокая вилка, рядом – лист бумаги со списком дел, на котором жирным шрифтом значилось: «Ничего не делать, если нет возможности спрятаться в шкаф». Валя залила кипятком растворимый кофе, который на вкус был как расплавленный линолеум, села за стол и уставилась в пустоту так, словно ожидала, что оттуда кто—то вылезет и скажет: «Мы всё поняли. Ты свободна. Ошибочка вышла».

– Ну, поздравляю, космическая нимфа, – раздалось в голове с интонацией усталой учительницы, проверившей шестьдесят четыре сочинения, и каждое – хуже предыдущего. – Миссия официально в заднице. Ты справилась, как молоко с диетой.

Кляпа не звучала ни весело, ни ехидно. Больше похоже было на существо, которому подарили телесную оболочку и тут же заставили в ней жить среди идиотов.

– Не начинай, – отозвалась Валя сквозь зубы, не отрывая взгляда от кружки, в которой кофе колыхался как последнее достоинство. – Я вообще не просилась быть в этом цирке.

– Ага, конечно. Просто однажды заснула, проснулась – а тут я, галактическая фея оплодотворения, с задачей заселить галактику через твою депрессивную промежность. Классика!

Валя отставила чашку. Горячая керамика обожгла пальцы, и на секунду ей захотелось обжечь язык, губы, горло – чтобы хоть где—то ощущать контроль. Даже если это контроль над ожогом.

– Я на тебя не подписывалась. Ты сама влезла. Без спроса. Нарушение границ, вторжение, неоплаченная аренда тела – ты вообще понимаешь, сколько тут юридических проблем?

– Милая, твоё тело – это не отель. Оно даже не хостел. Оно – киоск «Союзпечать» на автовокзале. Пыльный, кривой, с обрывками объявлений, и всё время в ремонте. Никто туда не хочет, но иногда забредают. Так что не строй из себя особу.

Валя закатила глаза, но не так, чтобы выразить недовольство – просто они сами туда полезли, как в обморок.

– Я пыталась. Пыталась соблазнять. Скакала на Паше как дрессировщица без хлыста. Устраивала «карьерные тимбилдинги» в Суздале, участвовала в кулинарных оргиях…

– Ты участвовала, как тушёнка участвует в походной каше. Просто лежала и распадалась.

– И кто в этом виноват?

– Я? Я – инструктор. Ты – исполнитель. И если ты – электродрель без мотора, не надо жаловаться на стену, в которую ты не можешь ввинтиться.

Валя прикусила губу не из кокетства, а от бессилия – это было единственное движение, которое не требовало усилий, но хотя бы как—то сигнализировало, что она ещё жива, несмотря на то, как всё гудело внутри, словно её нервы попытались запеть хором и забыли слова. Кляпа знала, куда бить, и тыкала туда с точностью старшего контролёра отдела боли, действовала не по инерции, а с мастерством, отточенным межгалактическими тренировками.

– Ты думала, что будешь как в кино: лёгкий стриптиз под саксофон, потом – вуаля! – зачатие. А у нас тут нормы, протоколы, индексация по зачатию. У тебя график на двоечку, межгалактический отчёт провален, и, между прочим, тебя никто уже не хочет. Даже