я больше не вернусь в мир Санрайз, не вернусь к ней. Не скажу того, что хотел сказать. Я вспомнил, как хотел признаться ей в своих чувствах, как признался Салим, но никак не мог вспомнить, признался ли? Черт, тогда я едва соображал, что делаю из-за проклятой отравы! Что если больше не будет возможности написать три простых слова?! «Тогда произнеси их» – Эти слова всплыли в памяти, как будто я их уже слышал, но не мог вспомнить где. Проклятье! Салим что-то сотворил с моей памятью! Мысли в голове прояснялись, но с этой ясностью мир Санрайз все больше казался сном, как будто я вернулся в тот первый день в Даклии. Вопреки ожиданиям, это пугало меня. Я должен был, наконец, отпустить Санрайз и надеяться, что Салиму, если он действительно существовал, удалось вернуть меня в реальность, но вместо этого, я судорожно цеплялся за ее образ, застывший в каком-то тускло освещенном коридоре с пергаментом на коленях. Я заставил память воссоздать облик Санрайз, и теперь она смотрела на меня с какой-то грустью. Я никак не мог распознать причину, может я ее такой запомнил, когда последний раз видел в отражении, а может просто хотел, чтобы она грустила обо мне? Или в очередной раз обидел ее? Что теперь происходит в оазисе? Вернусь ли я назад? Я поднял голову и уже почти решился выйти из квартиры, чтобы проверить, но потом вспомнил, что это может не сработать. И, тем не менее, я заставил себя встать с табуретки. Взгляд снова наткнулся на пирог соседки. В желудке заурчало, но я не мог решиться взять кусочек. Вместо этого, я достал из холодильника колбасу и сделал бутерброд. В голове наступила поразительная ясность, движения уже не казались расплывчатыми, но я по-прежнему не мог сосредоточиться на вопросах, которые следовало обдумать. От идеи проверить выход из квартиры я отказался до тех пор, пока не проверю время и связь. Для этого мне нужно вернуться в комнату. Неожиданно для себя, я понял, что мне страшно туда возвращаться. Что если я не застану там признаков присутствия Санрайз? Увижу все таким, каким оно было до запуска злосчастной игры… Еще в оазисе я осознал, что пока делю с Санрайз одно тело на двоих, наши отношения обречены на муки. Я добровольно принял решение, добровольно принял бокал яда из рук Салима, ведомый исключительно этой мыслью. В тот момент я даже не думал о возвращении домой. Больше всего мне хотелось выбраться из тела Санрайз, чтобы, наконец, получить хоть какой-то шанс быть рядом с ней, увидеть ее собственными глазами, воплоти, а не в отражении. Я не представлял, как это может произойти, но другого выхода не видел. И вот теперь я очнулся дома и, если в моей комнате не осталось следов существования Санрайз (пусть даже как симптома моей шизофрении), я рискую потерять ее даже как воспоминание. От этих мыслей я совсем впал в уныние и решительно взял кусок пирога. Есть я его не стал, но положил кусочек на тарелку и будто с оберегом не решительно потопал в комнату.

Заглянув внутрь, будто в чужой дом, я в первое мгновение едва не взвыл от отчаяния, решив, что мои страхи оправдались. В прошлый раз я запомнил бардак, устроенный Санрайз, но теперь его не было. Стол стоял на месте, все, что Санрайз сбросила с него, теперь вернулось обратно и только новый исписанный листок, лежащий рядом с разбитым ноутбуком, вселил в меня надежду, что некая связь с Санрайз еще сохранилась. От одного взгляда на него у меня зашевелились волосы на затылке, как будто я увидел призрака давно умершего друга. Я вспомнил, как в моей руке сгорели письма от Санрайз. Тогда мне казалось, других уже не будет. Она не написала мне в оазисе, а в своем собственном письме я уже успел попрощаться. Мне нужно было проверить, не зря ли. Позвонить маме или просто посмотреть время, но письмо на столе будто звало меня. Медленно, как во сне я подошел к столу и сел в кресло, поставив тарелку с пирогом в стороне. Один вид аккуратно написанных строк будто вернул меня в привычную реальность. До этого момента я еще не мог отойти от чудовищного пробуждения из мертвых, но теперь все словно вернулось на круги своя. Не знаю, удалось ли мне выбраться из другого мира навсегда, сумел ли Салим разрушить мою связь с Санрайз, но я был чертовски рад этому письму, как будто оно окончательно вернуло мне память отнятую ядом Наматхана. И все же я не спешил вчитываться в слова. Я боялся увидеть очередное краткое обвинение во лжи, но в этот раз Санрайз не скупилась на слова, и когда я взял письмо в руки, совершенно неожиданно прочел в самом начале собственное имя. Никогда прежде она не обращалась ко мне по имени, и теперь это обращение будто подтверждало ее существование. Конечно косвенно, разумеется, не окончательно, но мне и этого сейчас было достаточно. Имя, написанное аккуратным подчерком Санрайз, я ощущал почти как ее прикосновение и долго не мог продвинуться в чтении, пытаясь услышать, как она произносит его. Я представлял ее губы, как в каком-то бреду, и с большим трудом одернул себя, возвращаясь к письму. Дальше оно удивляло не меньше. После того, что я написал Санрайз в оазисе, после разгромленной комнаты, после того как Санрайз выдала меня Веронике, я ожидал новых обвинений и совсем не был готов к извинениям, но начала Санрайз именно с них:

«Дима, прости, что не оставила тебе письма в оазисе. Знаю, что если ты читаешь эти строки, мои извинения уже ничего не изменят, но я все же приношу их. Прошу, не думай, что я намеренно так поступила. Мне казалось, что у меня еще будет время написать тебе, но оказалась здесь раньше, чем ожидала…».

Поджав губы, я вспомнил, обстоятельства, при которых очнулся в оазисе. Как Салим пыхтел надо мной, проникая в тело Санрайз куда более традиционным способом, нежели это делал я. Я бы мог обвинить ее в том, что именно это время она могла потратить на письмо для меня, но у меня не было никакого желания этого делать. Я уже успел простить ее и даже понять. Сейчас для меня было самым важным, что я снова читаю ее ответ, и ее голос как будто звучит у меня в голове. Только мысль о том, что она оказалась в моем теле